— И как же он мечтает? — любопытствую я. — Денег отстегивает?

Эх, грезил бы какой-нибудь миллиардер об идеальной мне! И вкладывал бы в это свои баснословные бабки!

— Бернардо Пас полагает, что сила нашей страны не в нефти, а в культуре и природе. Он инвестирует в образование и защиту окружающей среды. Сеньор Пас говорит, что заботится о будущем бразильских детей. Мне кажется, это искренне. Во всяком случае, лично я с ним полностью согласен. Даже самая богатая нация, если она не развивает науку и культуру, обречена на деградацию.

Профессор рассказывает мне, что у Ботанического сада есть и своя патронесса, она же самая главная защитница всей бразильской природы. Ее зовут Марина Силва, ей уже за 50. Ее карьеру часто сравнивают с чудесным взлетом президента Бразилии Лулы да Силвы. И Марина, и Лула поднялись по карьерной и политической лестнице с самого низа — из джунглей Амазонии. Марина, как Маугли, родилась в самом сердце амазонских лесов и с детских лет работала на плантации по сбору каучука. Повзрослев, она вместе с известным экологом Чико Мендесом взялась защищать амазонские леса, устраивая массовые акции протеста против их вырубки. Это было опасным делом — Марина и Чико мешали интересам капитала. Кончилась защита лесов трагически: соратника Марины Мендеса убил один крупный землевладелец. Но Силва не остановилась, продолжая высказываться в защиту природных ресурсов. Народ ее поддержал и избрал депутатом сената от Трудовой партии, а в 2003 году президент Лула да Силва назначил Марину Силву министром экологии. Первое, что Марина сделала, заняв этот пост, — объявила природоохранной зоной 240 000 квадратных километров тропических лесов! Активисты-экологи до сих пор восторженно называют ее спасительницей Амазонии.

— Марине прочили даже президентский пост! — восхищается профессор. — Но в 2008 году она ушла в отставку. «Лучше потерять работу, чем лишиться рассудка!» — так она прокомментировала свое решение. Силва сказала, что устала быть «экологическим фиговым листком» президента. Она изо все сил боролась против генномодифицированной сои, против строительства плотин и прокладки дорог в Амазонии. Жаль, что безуспешно… Но мы не сдаемся! Если каждый из нас станет защищать и оберегать хотя бы кусочек живой природы, близкий ему, то все вместе мы спасем мир! — с улыбкой заключает профессор. — Я отвечаю за этот сад и спешу о нем заботиться. Засим позвольте откланяться, прошу меня простить — через десять минут у меня встреча со спонсорами, мне нужно подготовить бумаги.

— Спасибо за интересную беседу! — прощаюсь я с профессором.

— И мне было приятно обрести благодарного слушателя! — машет мне рукой Теодоро. — Сегодня, знаете ли, это такая редкость! Приятного вам дня! Очень рекомендую осмотреть Японский и Библейский сады, а также рощу с плодами какао, манго, корицы и заросли амазонских деревьев-мулатов. Наша оранжерея с орхидеями тоже вас не разочарует! — перечисляя все это, профессор указывает руками в разных направлениях. Так я, конечно, ничего не запомню. Ну ничего, посмотрю по карте.

Нахожу по карте Monkey River — Обезьянью реку, перехожу через живописный мостик и любуюсь водопадом. Ловлю пробегающего мимо садовника с огромными садовыми ножницами, вручаю ему камеру и прошу щелкнуть меня на фоне раскинувшейся поодаль манговой рощи.

Уж больно хороши виды! Конечно, в одиноких прогулках по почти диким влажным тропическим зарослях есть свой шарм. Но немного жаль, что некому запечатлеть меня со всей этой красотищей на память.

Я брожу по камфарной роще, заглядываю в Сад птиц и насекомых, а потом углубляюсь в Атлантический лес. Одной здесь страшновато. Зато легко можно представить себе, что находишься в настоящей амазонской сельве. В одном месте мне приходится снять сабо и перейти вброд небольшую речушку. Мои ноги приятно ласкает прохладная проточная вода. Я напиваюсь из источника, бьющего из-под земли в ажурную чугунную чашу. Несмотря на видимую дикость, на фонтанчике написано по-английски «Живительный ключ».

Наверное, я иду довольно долго, потому что в какой-то момент вижу витиеватый чугунный забор, состоящий из изящных ажурных столбов. Догадываюсь, что прошла весь сад вдоль и уперлась в его заднюю ограду. Судя по карте, за периметром Ботанического сада на севере простирается тот самый легендарный квартал Барра-да-Тижука, в котором компактно сконцентрировались для проживания самые богатые люди Рио.

С любопытством просовываю голову между столбиками ограды, благо они довольно редкие. Через этот забор можно даже легко фотографировать. Моему взору предстает только фрагмент окружающего пейзажа, но и он впечатляет меня до глубины души. Если бы я была художником, то немедленно схватилась бы за кисть и краски.

Представьте: небо цвета синьки, разведенной густыми сливками, в обрывках того, что недавно было туманом. Это даже не облака, а некая кружевная субстанция, как вуаль, накинутая на небосклон. На этом бело-сине-кипенном фоне с достоинством лежат основательные силуэты гор. Самые дальние из них — густого сине-серого цвета. Его еще называют цветом грозовых облаков. Горы чуть пониже имеют тот пастельный бежево-розовый оттенок, который поэты любят величать «пеплом розы». Возможно, они окрасились так благодаря тому, что сегодня солнечные лучи поступают на землю Рио не прямо, а рассеиваются, преломляясь через туман и через всю ту богатую палитру цветов, которую представляет собой этот город с его океаном, зеленью и многоцветьем построек. Ну а ближние холмы — такого насыщенного изумрудного цвета, что я чувствую себя жительницей волшебного города из детской книжки, все жители которого носили зеленые очки. Под всем этим великолепием расположилась тихая, даже сонная зеленая улица, архитектурой небольших домов похожая на улочку где-нибудь в тихом центре Праги или Амстердама. Я не сильна в архитектуре, но здешние особняки явно отстроены по европейским канонам и с претензией на классику. Наверное, это и есть старый добрый колониальный стиль. Старинные фонари-головастики на причудливо изогнутых чугунных ножках словно, как в сказках Андерсена, сию минуту оживут и заговорят человеческим языком. Через узкие каналы перекинуты ажурные мостики, похожие на знаменитые венецианские мосты в миниатюре. Магазинчики в цоколе зданий маленькие и аккуратные, вход в них обязательно снабжен круглым смешным желтым или зеленым козырьком, большим колокольчиком и «охраняется» парными пальмами в кадках-близнецах. При этом на улице ни души, и даже одинокая сытая кошка чистейшего белого цвета мирно спит на мягком кресле идеально прибранного, нарядного, но совершенно пустого уличного кафе.

Стою, просунув голову меж прутьев забора, совершенно завороженная открывшейся картиной! Она напоминает мне иллюстрацию из старинной книги сказок. Вот-вот на этой чудесной улице появится изящная двуколка, из нее выпорхнет стройная дама в платье с турнюром или кринолином и, обмахиваясь веером, исчезнет за дверью одного из этих нарядных, как венские пирожные, домов. Наверняка сегодня там очередной музыкальный или литературный вечер. Все на этой улице дышит покоем, основательностью и респектабельностью. Во всех городах мира есть такие уголки, которые не нуждаются в дополнительной рекламе. Они даже не то что сами за себя говорят, они дышат, излучают, транслируют в пространство ощущение успеха и процветания. Причем ощущение не дикой, сиюминутной и кричащей роскоши, а стабильного, уверенного в себе и уважаемого достатка. Это места, которые умеют себя подать. Между ними и кварталами нуворишской роскоши — такая же разница, как между потомственным аристократом и выскочкой, вчера разбогатевшим на перепродаже секонд-хенда. В Москве на меня примерно такое же впечатление производят отдельные части Остоженки и Пречистенки и некоторые из арбатских переулков. В Рио же я сейчас смотрю через забор на одно из таких мест.