Эти эпизоды продолжались по 10–15 минут и начинались каждый раз ровно в восемь часов вечера. Когда я спросил мисс Н., считает ли она своих визитеров реальными, она ответила: «Да и нет. Они не такие реальные, как вы, доктор Сакс, медицинские сестры или вообще это место. Это другой вид реальности, словно они приходят из другого мира. Сначала я думала, это призраки пациентов, умерших в этой палате, но потом поняла, что они сверхъестественные существа. Я так и не могла понять, откуда они явились — с небес или из преисподней. Это смешно: вообще-то я не суеверна, не верю в привидения и призраки, но когда на меня накатывает такое настроение, мне приходится в них поверить».

Поскольку в течение двух недель статус-кво сохранялся неизменным — привидения появлялись ровно в восемь и уходили ровно в десять минут девятого, мы продолжали давать больной леводопу. Более того, мы поняли, что она начинает получать большое удовольствие от этих регулярных визитов, поскольку каждый вечер тщательно готовилась к приему гостей. На шестой неделе приема леводопы видения приняли более тягостный и зловещий характер: к двум бородатым мужчинам присоединился сначала третий, потом четвертый, пятый и шестой, и вскоре вся палата оказалась заполненной бородатыми людьми, совершающими какие-то сверхъестественные манипуляции. Более того, они стали задерживаться дольше привычного времени, и молча кружили по палате до 22:00, а то и до 23:00. На этой стадии мисс Н. согласилась прервать прием леводопы. После отмены препарата галлюцинации продолжались еще три недели, а потом внезапно прекратились. Исчезновение было разительно внезапным: однажды вечером мы заметили, что мисс Н. не приводит себя в порядок после ужина, и когда спросили почему, она ответила: «Сегодня вечером у меня не будет компании». И действительно «компания» больше не появлялась ни разу.

Мы оставили мисс Н. в покое на остаток весны и на все лето, дав ей прийти в себя и восстановить равновесие, а в октябре 1970 года назначили ей амантадин (лекарство, похожее на леводопу). И на этот раз, как и в случаях с леводопой, произошло первоначальное улучшение голоса и движений, уменьшение ригидности и т. д. Но через три недели мисс Н. пожаловалась на зуд вульвы. Мы направили ее к гинекологу, он не нашел отклонений. Зуд приобрел характер мурашек — больной казалось, что у нее во влагалище ползают муравьи. Мисс Н. содрогалась, описывая эти симптомы, но при этом испытывала явное удовольствие. В конечном итоге муравьи превратились в крошечных мужчин, которые заползли ей во влагалище и стараются пробраться внутрь ее тела. В эти моменты мисс Н. приходила в сильное возбуждение и просила нас отменить лекарство и прекратить это насилие. Мы отменили амантадин, но галлюцинация осталась более чем на шесть недель, и только по истечении этого времени прекратилась. Исчезновение галлюцинаций было резким и внезапным, без всякого предупреждения или постепенного ослабления.

Таким образом, мисс Н. на фоне пяти попыток лечения леводопой и одной попытки лечения похожим по действию лекарством продемонстрировала чрезвычайное разнообразие реакций — они были несхожими между собой во всех шести случаях. Стало ясно, что действие лекарства непредсказуемо в том, что могло спровоцировать самое неожиданное и разнообразное поведение: учитывая первоначальную форму поведения — будь то высовывание языка, лечебное воздействие, кататония, тик и палилалия, мурашки или галлюцинации, — остальная часть реакции раболепно следовала заданной форме. У мисс Н. проявилось на удивление недостаточное физиологическое постоянство в реакциях на леводопу, но поразительное их однообразие после того, как они появлялись. Учитывая шесть странных смешанных, но в конечном счете непредсказуемых и неконтролируемых реакций, мы не стали больше назначать мисс Н. ни леводопу, ни амантадин. Она вернулась к своему приятному, легкому в общении, добродушному и прозаическому «я». У нее даже прошли «пасхальные психозы». Первый она пропустила в 1971 году. Второй был пропущен в 1972 году — впервые за истекшие к тому времени двадцать лет. Она говорит по этому поводу: «С меня достаточно на всю оставшуюся жизнь видений и всяких глупостей».

Миссис Т. родилась в 1901 году в польском местечке. В детстве с ней не происходило ничего экстраординарного, в шестнадцать лет ее выдали замуж, а в семнадцать она стала матерью. На двадцатом году жизнь была перечеркнута двойной трагедией: смертью молодого мужа и наступлением нетерпеливости, раздражительности, агрессивности, нарастающего аппетита и склонности к насилию.

То было чудовищной трансформацией ее, до того мирного, характера. Нарастающая склонность к насилию и ее зверский аппетит стали источником большой тревоги, охватившей мирную бедную семью, решившую, что в молодую женщину вселился дьявол. В двадцать один год, когда она утроила вес и наводила страх на все местечко, появились и новые симптомы: стала нарастать скованность и замедленность движений, как и другие симптомы паркинсонизма, который развился, не затронув и не снизив импульсов к насилию. В связи с этим семья, посоветовавшись с врачом, решила отправиться в Новый Свет, к тамошним сказочным докторам, так как они, несомненно, вылечат их ставшую похожей на бомбу дочь.

К концу четырехмесячного трансатлантического вояжа Большая Берта (так прозвали ее сотоварищи по плаванию) стала совершенно неподвижной и безмолвной, и ригидной как доска, и по прибытии в Нью-Йорк была сразу госпитализирована в недавно открытый дом для калек и умирающих. Сорок один год миссис Т. (или Большая Берта, как ее называли госпитальные медсестры) продолжала пребывать в паркинсоническом состоянии, оставаясь ригидной, онемевшей, неподвижной, с оцепенелым взором, лежащей на укрепленном катафалке, в который превратили ее кровать, на попечении медицинских сестер. Она не поддерживала связь с семьей, которая наверняка решила избавиться от нее, взяв на себя попечение над ее фактически осиротевшей маленькой дочкой. В очень редких случаях, во время приступов боли или депрессии, миссис Т. внезапно взрывалась и разражалась бурными тирадами, словно сошедший с ума пулемет. У нее по-прежнему был волчий аппетит, к которому вскоре присоединилась зверская любовь к анальным процедурам (она непрестанно требовала еду и клизму). Однако она была очень чувствительна к вниманию и доброте, порой улыбалась сестрам и со смаком целовала их, проявляя такую же взрывную страсть, как и во время вспышек гнева и ярости. И в самом деле, все медицинские сестры, которые приходили и уходили, были очень сильно привязаны к Большой Берте и преданно следили за исполнением ее физических потребностей. Без такого преданного и заботливого ухода миссис Т. ни за что не выжила бы в тяжелые двадцатые годы.

Когда я впервые увидел миссис Т., а было это в 1966 году, она напоминала неподвижного тюленя и весила четыреста фунтов (более ста восьмидесяти килограммов), совершенно лысая и покрытая кожным салом. Затылок был плоским и поражен гнойниками из-за полувекового лежания на спине. Все тело было обездвиженным и ригидным, наблюдались обезображивающие ластовидные дистонико-дистрофические деформации кистей и стоп. (Эти похожие на ласты конечности в сочетании с ее гигантским, блестящим от сала, обтекаемым телом создавали любопытное впечатление огромного пловца, который чудесным образом, как в стробоскопе, «застыл» на середине гребка.)