Ситуация опаснейшая. Довольно одного непродуманного действия, одной искры — и вспыхнет резня.

Выручило самообладание Кобозева, его тактическая «игра». Спокойно и уверенно он предложил Муравьеву выйти на балкон и распорядиться о возвращении конного отряда в казарму, чтобы «не мешал работать».

«Муравьев был на балконе один, — вспоминал позже Петр Алексеевич, — а мы следили из комнаты за всеми его движениями, ловя каждое его слово и держа револьверы наготове. Муравьев это прекрасно знал и поэтому проделал то, что ему приказали».

Наступил вечер, а напряженная работа, вернее, своеобразная борьба продолжалась. Члены РВС стремились сделать все возможное в интересах фронта. Было предложено издать приказ главнокомандующего Восточным фронтом, оповестить армии, что с левоэсеровским мятежом в Москве покончено, призвать революционные войска к решительной борьбе с врагами социалистического Отечества. Муравьев без возражений согласился, даже взял ручку и приготовился писать. Коммунисты ему диктовали, а он, будто механически, записывал неприятные самому гневные и правдивые мысли. Его буквально передернуло, когда пришлось написать такие слова: «И раз навсегда покончить со всеми авантюристическими выступлениями, которые заранее обречены на гибель и будут беспощадно уничтожаться». Кончив записывать, Муравьев, весь в поту, откинулся на спинку стула…

Арест же изменника, намеченный на следующий день, увы, сорвался. Случилось это так. Отправиться в обговоренную поездку главком должен был в 9 часов утра 10 июля на штаб-яхте «Межень». Туда загодя явились чекисты и политработники. Непосредственно сопровождать Муравьева должны были член РВС Благонравов и начальник полевого контроля (особого отдела ЧК) Фаэрман. Ближе к полуночи первый из них ушел на квартиру «собраться в дорогу», а второй, называвший себя коммунистом, но оказавшийся левым эсером, отпустил главкома «проститься с женой». Вырвавшись из-под надзора, Муравьев развил бешеную активность, в считанные часы собрал личную охрану, преданных ему штабистов и кое-какие подразделения, явился на яхту и отдал приказание на отплытие около 4 часов вместо 9. Причем удалось увести с собой только что подошедший пароход с Уфимским полком, вызванным с камского участка. Путь двух судов лежал вниз по Волге — к Симбирску.

Весть о бегстве Муравьева была для Кобозева оглушительной. С утра 10-го он, явившись в РВС, готовил доклад В. И. Ленину о, по существу бескровной, ликвидации заговора в Казани, как вдруг вбежал бледный, взволнованный Благонравов…

Требовались экстренные меры. Полетели срочные телеграммы в Москву и по всему фронту, предприняли попытки догнать ушедшие суда. Кобозев связался со штабом 1-й армии, узнал от комиссара Калнина, что командарм Тухачевский отбыл по вызову в Симбирск; теперь добавилась тревога за судьбу Михаила Николаевича.

Вечером 10 июля в Казани была перехвачена радиограмма из Симбирска: Муравьев призывал чехословаков к совместным действиям против Советской власти. Вот он, ставший открытым бой!

Приняв этот вызов, Кобозев с товарищами составили и разослали «всем, всем, всем» следующую депешу № 117:

«Объявляем бывшего главнокомандующего Муравьева, бежавшего сегодня из Казани в Симбирск вместе с народными деньгами, безумным провокатором, изменником революции. Никакой войны Германии Советы не объявляли, о чем он всюду благовестит. Он сам, назначенный для борьбы с чехословацким мятежом, дал им из Симбирска телеграмму № 2082 58 10/7 от Самары до Владивостока всем чехословацким командирам: „Повернуть эшелоны, двигающиеся на восток, кругом и перейти в наступление к Волге“. Ввиду этой измены всем соприкасающимся с ним вменяется в обязанность на месте пристрелить его как бешеную собаку, врага Советской России. Меры к изоляции Симбирска приняты».

Блокирование Симбирска было возложено на 1-ю армию. Для непосредственного руководства этой операцией Кобозев выехал на станцию Рузаевку. В его отсутствие оставшиеся в Казани члены РВС сочли нужным послать еще одно сообщение В. И. Ленину:

«Временное главное командование после ликвидации муравьевщины принял на себя революционный военный совет в составе Кобозева, Благонравова и Мехоношина. Необходимо немедленное назначение военного руководителя, опытного боевого настоящего военного специалиста».

То, что фамилия Кобозева и без него поставлена первой в важном документе, — не пустая формальность, а признание его руководящей роли в деятельности реввоенсовета.

Пресеченные в Казани, сорвались изменнические замыслы Муравьева и в Симбирске. Там решительные и неожиданные для мятежников меры были приняты местными коммунистами во главе с И. М. Варейкисом. При аресте Муравьев открыл стрельбу и погиб в перестрелке.

Как только об этой акции стало известно Кобозеву, он выехал в Москву. В столице он пробыл шесть дней. Участвовал в заседании Совнаркома под председательством В. И. Ленина, рассмотревшем вопрос о положении Восточного фронта в связи с изменой бывшего главнокомандующего. Правительство оценило деятельность реввоенсовета: отметило его усилия по формированию регулярных войсковых частей, по ликвидации левоэсеровской авантюры, указало и на промахи, упущения. Утверждая нового главнокомандующего — И. И. Вацетиса, Совнарком выразил доверие сложившемуся ядру реввоенсовета в лице П. А. Кобозева, К. А. Мехоношина, Г. И. Благонравова. Было признано необходимым ввести в состав РВС еще одного члена — Мартына Ивановича Лациса с одновременным исполнением им должности председателя фронтовой ЧК.

Из Москвы на фронт Петр Алексеевич выехал вместе с новым главкомом. В Казань они прибыли 19 июля. Начался новый этап деятельности.

Его большой жизненный и революционный опыт, практические навыки военно-политической работы, умелое руководство органами управления фронта, мудрость и человечность при решении сложных вопросов, разумеется, были учтены при формировании Реввоенсовета Республики в начале сентября 1918 года. П. А. Кобозев был введен в состав РВСР и одновременно оставался на прежнем посту.

Той осенью при всей серьезности военного положения как-то вдруг возникла и покатилась по фронтовым участкам «митинговая волна». Сознавая непоправимый вред митингования на фронте, Петр Алексеевич словом и делом боролся против этой заразной болезни. Примером призывного, агитационного слова может служить переданный из Арзамаса (ставка Востфронта) 22 сентября 1918 года приказ № 10 всем Вооруженным Силам Республики. Как было принято, документ издавался от имени командующего («Я указывал…»), но вместе с главкомом И. И. Вацетисом его подписали члены РВСР К. X. Данишевский и П. А. Кобозев, за начштаба П. М. Майгур. При коллективном авторстве трудно определить вклад каждого в этот документ, однако влияние Петра Алексеевича, «старожила» Восточного фронта, более других вникшего в сущность и психологию местных формирований, тут несомненно.

«Уже давно громадное большинство членов Красной Армии пришло к тому заключению, что митинги на фронте, особенно перед боем или во время оного, не только не приносят пользы, но, наоборот, крайне пагубно отражаются на наших операциях и дают противнику лишний шанс к победе. Исходя из этого, Народный комиссариат по военным делам издал декрет, в котором категорически запретил всякие митинги на фронте. Я также неоднократно указывал на недопустимость их в боевой обстановке и призывал воздержаться от этих митингов, особенно от обсуждения боевых приказов во время боя.

Несмотря на это, до сего времени хотя и редко, но все-таки повторяются случаи