– Тебя даже не узнать, – протягивает Натаха и косится в сторону вышедшего из автомобиля Матвея. – Красивая такая, счастливая…

 Да, так и есть. Я киваю на Наташин живот и говорю:

– Поздравляю.

 Она морщится. Одинокая слеза скатывается по ее щеке. Жалость снова поднимается во мне, я даже делаю к Натахе шаг, но в последний момент одергиваю себя.

– Стася, – тихо говорит она. – Не с чем меня поздравлять. Любка, зараза, жизни не дает, Митька пьет и без стеснения ночует у Гальки с Советского переулка, домой обратно мать не принимает. Говорит, что нечего позорить ее, мол, вышла замуж – живи с мужем. А еще скоро ребенок появится, совсем с ума сойду. Вот рожу и сбегу в город, как ты, может, тоже богатого мужика себе найду.

 С последними словами и жалость улетучивается. Я снова отступаю и жестче говорю:

– Я уехала поступать в медицинский колледж, работала, зная, что мой ребенок в надежных бабушкиных руках. И я не искала себе богатого мужика. Любовь не ищут, Наташ, она сама тебя находит.

 Такого напора Натаха точно не ожидала. Ее глаза округляются по мере моего монолога, а потом она протягивает:

– Ты очень изменилась.

– Иди с богом, Наталья, – говорит подошедшая к нам бабушка и переводит взгляд на Матвея: – Не стой как неродной, пойдем в дом.

 Я снова улыбаюсь, глядя в голубые глаза Марты, а потом киваю Натахе:

– Спасибо.

– За что?

– За то, что избавила меня от такой участи. И тебе спасибо, – поворачиваюсь к Матвею. – Я бы сейчас могла быть на ее месте.

Глава 43

Матвей

Девушка, встретившая нас возле дома, права – Слава изменилась. Между той девушкой, которая начала работать у меня, и этой, что сейчас стоит рядом, большая разница. И дело тут не только во внешнем виде. Одень курицу в дорогие шмотки – она курицей и останется. А Слава... А Слава лебедь, просто раньше люди, по своей тупости, принимали ее за утенка.

  Бабушка ведет нас к дому, девочка на ее руках изворачивается, смотрит на нас, да так осознанно. У Марты точно мои глаза. И ей они явно идут.

 Заходим в дом, Слава забирает ребенка и прижимает ее к груди. Мне тоже хочется подержать дочку... твою мать! Мою дочку!

– Я знаю, зачем вы приехали, – присаживаясь за стол, произносит бабушка, наблюдая за тем, как ребенок тянет ручки к матери. – Пока не отдам.

– Бабушка... – начинает Слава испуганно, но женщина ласково ее перебивает:

– Рано ей в город, пусть до конца лета останется со мной. Наберется сил, надышится свежим воздухом. А уж потом поедем в дом к отцу, – после этих слов Слава смущенно опускает взгляд, тогда женщина смотрит на меня и говорит: – Я сразу догадалась. Марта счастливой вырастет, очень уж на тебя похожа, Матвей... Не буду спрашивать, как и где вы встретились впервые. Все прощаю, за здоровенькую правнучку и счастливую внучку.

– Мы можем и вас забрать, – говорю я. – Дом большой, места хватит всем.

– Мы уже комнату для ребенка подготовили, – тихо добавляет Слава.

 Ее бабушка качает головой, внимательно смотрит на внучку. Легкая и даже странная усмешка появляется у нее на лице, и Агафья Ильинична вдруг спрашивает:

– Одну?

– Что одну? – не понимает Слава.

– Комнату вы подготовили одну? – уточняет женщина, мы со Славой переглядываемся, оба ничего не понимаем. А потом Слава кивает. – А в ней будет место для второй кроватки?

– Ты о чем? – шепотом спрашивает Слава. Вижу – испугалась, даже губы дрогнули.

– А что, понадобится? – влезаю я.

– Месяцев через восемь, – кивает пожилая женщина.

 В моей голове быстро складывается дважды два, и я опускаюсь на стул в полнейшем охренении...

– Да ну нафиг, – вырывается у меня. – Быть такого не может.

 Слава хватается рукой за стенку и бледнеет. Она бабушке сказать не могла, потому что сама, судя по всему, не в курсе.

– Я жизнь прожила, Матвей, – строго говорит Агафья Ильинична. – Скольким я помогла забеременеть, скольким помогла сохранить детей… Это одна из самых распространенных причин, по которым приходят в мой дом за помощью.

– Бабушка, нет, – тихо говорит Слава.

– Знаешь, в чем особенность беременной женщины? Она как будто светится. А ты же знаешь, что твою бабулю хоть и стало зрение подводить, но зрит она в корень.

 Я вообще не могу говорить. Даже слово из себя выдавить. Нет, ну возраст возрастом, но она же не рентген. Точнее, не УЗИ. Наверное, все мысли отразились на моем лице, потому что Агафья Ильинична подходит ко мне и, дотронувшись до больной руки, качает головой:

– Она давно уже отболела. Но тебе нравилась эта боль, ты мог все свои ошибки на нее списать, да только вся боль была у тебя в голове.

 Охренеть, блин. Вот теперь я ей верю. Смотрю на Славу, она – на меня. И вижу наворачивающиеся на ее глаза слезы. Я понимаю: шок. У меня тоже. Но слезами… Нет, ни в коем случае не горю! Но все равно не поможешь. Что есть, то есть. Мы еще свыкнемся с этой мыслью, мы все преодолеем.

 Я только хочу озвучить эту мысль, но от звука ударившейся о косяк двери не успеваю. А Марта вообще начинает плакать.

 Я не успеваю увидеть источник беспокойства, но слышу пьяный голос:

– Стаська, шалава! Нагулялась? Вернулась?

– Господи, – шепчет Слава и прижимает Марту к груди.

  В кухне появляется нечто, отдаленно похожее на молодого парня. Блядь, неужели и я бухой так выгляжу? Или меня спасали брендовые шмотки и запах не какой-то отвратительной бражки?

 Агафья Ильинична чувствует себя уверенно. Становится перед вошедшим и говорит:

– Митя, тебя сюда никто не приглашал.

– Я за своей невестой, – ухмыляется он.

– У тебя жена есть беременная.

– Да плевать мне. Еще неизвестно, от кого она залетела, если трахалась со мной за спиной у своей подруги.

 Слава снова бледнеет. Я поднимаюсь и поясняю коротко и ясно:

– Пошел вон отсюда.

 Парень, которого Агафья Ильинична назвала Митей, пытается сфокусировать свой взгляд на мне, долго смотрит, хмурится и спрашивает:

– А ты кто?

 Твою мать, хороший вопрос! А кто я?