я понял, в чем дело. Это наши кубанские стрелки, окружив кольцом водоем и кладбище, вылавливали спрятавшихся. Увлекшись, не обращали внимания на то, что сами подвергали себя опасности быть застреленными своими же, стоявшими напротив в кольце. Вот почему нас и встретили со всех сторон свисты пуль.

Тщательное просеивание и вылавливание спрятавшихся, особенно из местного населения, имело под собой серьезное основание. Местные большевики несли большую вину перед добровольцами. Еще во время Первого Кубанского похода тяжелораненые были оставлены в этом районе и, подлечившись, попали в Белую Глину, а также в Песчанокопскую. Будучи затем выданы на расправу местным большевикам, были ими мученически казнены. Вот почему, при нашем походе, часть населения Белой Глины, боясь нашей с ними расправы, добровольно мобилизовалась, других заставили силой помогать красным отрядам, занявшим их селение.

Кроме того, и в настоящем бою за овладение Белой Глиной красные не давали нам пощады. Пленных не брали. Добивали наших раненых и умирающих. Обезображивали их трупы. Северные подступы к селению были ими сильно укреплены, так как они ожидали нашего удара с этой стороны. Когда части Дроздовского атаковали их окопы, остались раненые добровольцы. По взятии позиции красных их всех нашли убитыми и истерзанными.

Не теряя времени, я отдаю распоряжение повышенным голосом, чтобы слышали и спрятавшиеся, прекратить стрельбу и никого не трогать. Собрав их, мы разберемся, кто прав, кто виноват. Направлять ко мне.

В несколько минут вокруг меня стала собираться толпа их в 40—45 человек, вылезших из разных нор на кладбище и из болота. С них текла вода, и все были вымазаны в грязи. Приказал построить их в шеренгу.

Из опроса выяснилось, что эта группа в большей части – бывшие солдаты, что и видно было по их выправке. Приказал пересчитаться справа налево по два, вздвоить ряды и сомкнуться. Команду выполнили безукоризненно.

Я подошел к правофланговому. Высокий, стройный и подтянутый.

– В каком полку служил? – задал ему вопрос.

– Младший унтер-офицер Матвей Новиков, такого-то гренадерского полка, ваше высокоблагородие, – отрапортовал он.

Название полка стерлось у меня из памяти.

Из дальнейшего опроса выяснилось, что они не имели отношения к населению местному или окружающих селений. Лишь некоторые были из далекого района Ставрополья. Решили, будучи у красных в обозной части, при бегстве их спрятаться и отдаться в наши руки.

Я предложил им влиться в мою часть, прибавив, что принуждения с нашей стороны нет никакого, а кто желает. Все тут же согласились. Мы, как всегда, нуждались в пополнении. Я их тоже, для начала, в большинстве применил как ездовых в обозе, в пулеметных тачанках и по другим хозяйственным надобностям. Кроме того, тут же троих нарядил в распоряжение нашего «санитарного обоза».

Таким образом, я смог постепенно освобождать от этих обязанностей господ офицеров, годных для строя. Но обычно я назначал на должности ездовых тех, кто по возрасту не годился в строй, ибо в строю нам нужны были люди молодые, крепкие и подвижные.

Так, пять штаб-офицеров из состава моего бронепоезда, вышедшие с нами в Первый поход или присоединившиеся в начале его, все – войсковые старшины, заслуженные старые офицеры Великой войны, командовавшие дивизионами или пластунскими батальонами или бывшие помощниками командиров полков, но не подходившие для пулеметного строя, были мною распределены на разные роли.

Войсковой старшина Староверов[161] числился моим помощником. Войсковой старшина Цыганок[162] заведовал хозяйством и нестроевым обозом. Войсковой старшина Бай-Бабаев, бывший командир стрелкового дивизиона 5-й Кавказской казачьей дивизии, был ездовым на хозяйственной повозке. С ним в Первый поход вышла и дочь его, работавшая сестрой в санитарной части, как и другая, профессиональная сестра Ника Николаевна или просто Ника. Фамилия ее стерлась из моей памяти, так как по таковой никто и не называл ее.

Была у нас и женщина-прапорщик. Безвестная героиня. Пробыла у нас недолго, так как по моему ходатайству генерал Марков перевел ее к себе в ординарческую команду. Может быть, первопоходники, составлявшие ординарческую команду при генерале Маркове, вспомнят, кто она была и как ее звали, так как у меня совершенно стерлось из памяти ее имя.

Появилась она при нем уже после того, как мы, оторвавшись от Екатеринодара, после смерти генерала Корнилова, двинулись в направлении Дона.

Была у нас в Дядьковской дневка. После боев у Екатеринодара и нашего форсированного марша – первый спокойный день. Казаки станицы встретили неожиданных пришельцев ласково и с хлебом-солью. Я расположился в небольшой комнате. Стол, несколько стульев и узкая тахта. Дверь выходит непосредственно во двор. Там находятся и хозяйственные постройки. Время полдничать. Хозяйка уже приступила к хлопотам. Накрывает, суетится, выходит во двор. Кухня где-то в другом месте.

– Вас хотят видеть, – обращается она ко мне.

– Кто? – спрашиваю.

Но она, не отвечая, распахивает дверь. За порогом вижу юношу лет так семнадцати. В солдатской, хорошо пригнанной шинели. На голове серая смушковая папаха образца, принятого в пехоте. Без погон. Талия перетянута ремнем.

Увидев меня, подтянулся и отдал честь.

– Войдите, – пригласил я.

У меня сидели, в ожидании обеда, мой помощник и хорунжий Ивченко[163], выполнявший обязанности и ординарца, и заведующего канцелярией. С ними я обсуждал очередные вопросы.

– Кто вы такой?

– Прапорщик такая-то.

Передо мной была женщина-прапорщик. Ей было девятнадцать лет. Девица. Дала объяснение, что скрывалась последние дни у хозяйки, в доме которой мы остановились. Москвичка. Прибыла на Кубань с одной своей подругой из Ростова, с намерением вступить в ряды Добровольческой армии. Двинулись дальше на Тихорецкую. После многих мытарств, потеряв по дороге свою попутчицу, добралась до Кореновской. Положение там оказалось почти безвыходное, но выручил случай. В ней принял участие казак из Дядьковской, который возвращался телегой домой после выполнения у красных «реквизиционной обязанности», и скрыл ее там.

– Прошу принять меня в вашу часть.

Неожиданное появление этой девицы-прапорщика и желание ее поступить к нам в пулеметную часть, признаться, сильно меня смутило. Мысли понеслись в недавнее прошлое. Семнадцатый год. Июнь месяц. Мы расположены в Двинском лесу. Недалеко немецкие позиции. Русская армия получила приказ перейти в «революционное наступление». Мимо нас проходит женский батальон Бочкаревой. Эта встреча с проходящим мимо нас женским батальоном производит на нас гнетуще-тяжелое впечатление обиды за «слабый пол». Молча провожаем глазами их удаляющиеся ряды. Им приказано атаковать позицию немцев.

Слышим – ввязались в бой. Стрельба все сильнее. Выстрелы орудий. Рвется шрапнель. Таким салютом встречают немцы русских амазонок… Расстроенные, окровавленные, в пыли и грязи бегут мимо нас по лесу обратно, преследуемые шрапнельным огнем, воины женского батальона. Это было их первое боевое крещение…