17 июня 1932 года Выездная сессия Коллегии ОГПУ постановила П.С. Наумова и В.К. Наумову «лишить права проживания в 12 пунктах проживания и в Уральской области сроком на 3 года, с прикреплением ».

Таким образом, как и многие другие осужденные по этому делу, супруги Наумовы постановлением Выездной сессии были на три года выселены из Ленинграда. Вероятно, срок их ссылки сократили, так как известно, что в 1934 году Павел Семенович Наумов уже числился заведующим кафедры живописи в Академии художеств, а в 1939 году участвовал в совещании Комиссии Русского музея. «В 10 часов утра состоялось заседание расширенного состава Комиссии по увековечению памяти В.И. Ленина. Обсуждали вопрос об исполнении двух художественных произведений от бытового и этнографического отделов Русского музея. Часть стояла за “внутренний” конкурс (силами художников — служащих музея), другая — за привлечение к этому делу через Союз более широких кругов художников (предложение П.И. Нерадовского). Решили пригласить в заседание Комиссии П.С. Наумова»[177].

Умер Наумов незадолго до эвакуации академии, 1 февраля 1942 года, от дистрофии третьей степени, попросту говоря — от голода. Перед смертью он написал письмо, где рассказал о последних днях своей жизни.

Письмо С.Г. Невельштейну[178]

9 января 1942 г. Ленинград

Дорогой мой друг и товарищ

Самуил Григорьевич, я лежу в постели от слабости, не могу стоять на ногах. Все это, по-видимому, от недоедания. Горе мое в том, что в самое горячее время свалился. Амбулаторного врача не могу получить, видно, на такие случаи заболевания они не считают уже особенно нужным ходить с визитами, — свалился — и черт с ним, кто-нибудь констатирует, что умер от недоедания. Но я хочу еще жить, так как надежда на скорое улучшение еще поддерживает мои слабые физические силы. Поэтому, хоть и трудно, но пишу (может быть последний раз?) Сегалу[179] и прошу поддержать меня дополнительным питанием. Пишу Бобышеву[180], чтобы заменил меня как товарищ в работе, на случай, если умру и не вернусь на работу, чтобы не было вычета из жалованья по Средней художественной школе, буду ему благодарен даже с того света.

Руки и ноги окоченевают от холода, еле могу писать. Попроси от своего имени Сегала помочь дополнительным питанием, хотя кто за ним будет ходить каждый день в Академию? Дочь слегла, жар (грипп?), жена едва держится на ногах тоже. Неужели это и будет развязкой жизни, такой жуткий, бесславный конец, умереть от голодовки? 4 января хотел прийти в школу за очередной тарелкой супа и не смог, слабость, ноги не держат, в голове шумит, пульс еле прощупывается, куда тут дойти до Академии? А у меня в Академии вся жизнь прошла…

Если не увидимся больше — прощай.

В.О., 12 л., д. 31, кв. 46.

P.S. Такие случаи товарищеской замены возможны, если согласится директор, и я прошу поддержки у милейшего Вл. Ал. Горба[181] и, конечно, в первую голову — если согласитесь Вы. Может быть, это моя последняя просьба.

П. Н.

По некоторым сведениям, Вера Кирилловна Наумова в 1946–1954 гг. работала в музее Академии художеств. Умерла в 1956-м.

Дочь Наумовых Елена Павловна Наумова (1911–1989) в 1940 году закончила архитектурный факультет Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры. Во время войны участвовала в маскировке городских исторических объектов. Работала в Государственной инспекции по охране памятников (ГИОП, сейчас — КГИОП).

Из протокола допроса

Пестинский Борис Владимирович, 1903 г. р., из дворян (отец — подполковник), Петропавловская ул., д. 4, кв. 36. Научный сотрудник Междуведомственного совета научных работников. Мать — учительница музыки. Заработок 400–450 руб. в месяц и лит. труды. Образование высшее. Беспартийный. Судился за развращение малолетних[182], приговорен к 3 годам лишения свободы и впоследствии к 1 году условно.

Художник и биолог-серпентолог Борис Владимирович Пестинский получил начальное образование в одной из лучших в Петрограде школ, учился живописи в мастерской профессора Д.Н. Кардовского. Б.В. Пестинского ждало блестящее будущее, обернувшееся годами ссылки и голодной смертью в далеком Ташкенте.

Биографические сведения о нем основаны на расширенной справке, представленной его вдовой в отдел рукописей Русского музея в 1987 году[183].

Пестинский Борис Владимирович (1901–1943; по др. данным г. р. — 1902, 1903) родился во Владивостоке в семье военного моряка Владимира Николаевича Пестинского и его жены Елены Осиповны. Его дед, Пестинский Николай Петрович, служил инженером-механиком на флоте.

Когда Борису было одиннадцать месяцев, мать увезла его из Владивостока в Петербург. Позднее в Петербург приехал и отец, но мать с отцом так больше и не соединились. Несмотря на это, Борис Владимирович очень любил отца и постоянно с ним общался. Владимир Николаевич Пестинский пропал без вести во время Первой мировой войны. Елена Осиповна умерла в Ленинграде в период блокады.

Родители Б.В. Пестинского были талантливыми людьми. Отец писал маслом пейзажи и корабли, хотя нигде не учился живописи. Мать прекрасно играла на фортепьяно и после революции работала преподавательницей музыки в трудовых школах. Борис Владимирович унаследовал таланты родителей. Он был высоко одарен как в художественном, так и в музыкальном отношении. Сохранились фотографии его выступлений и в балетном кружке.