Он должен был вообразить, что я его любовь, его возлюбленная; я заставил его приходить ко мне каждый день и ухаживать за мной, а сам, словно изменчивая Луна, был то грустным, то жеманным, то капризным, гордым, томно влюбленным, причудливым, кривлякой, пустым, непостоянным, то плакал, то улыбался, во всем что-то выказывал и ничего не чувствовал: ведь юноши и женщины большей частью скотинка одной масти в этих делах. То я любил его, то ненавидел, то приманивал, то отталкивал, то плакал о нем, то плевал на него, и так я заставил моего поклонника от безумия любви перейти к настоящему безумию, а именно покинуть шумный поток жизни и удалиться в совершенное монашеское уединение. Вот как я его вылечил… ( III, 2 )

Орландо соглашается — больше о его стихах мы не услышим. Чтобы добиться своего, Розалинда не раскрывает, кто она такая и что задумала. В данной сцене девушка, переодетая в мужское платье, играет влюбленную (при этом роль Розалинды исполняет в пьесе Шекспира молодой актер) — с каждой новой репликой она все больше убеждает Орландо в том, почему не стоит мыслить условностями. В первой сцене IV акта некогда молчаливый Орландо обменивается с Ганимедом шутками и каламбурами, из которых понятно, насколько изменилось их общение. Теперь они говорят на одном языке; в своем остроумном диалоге они так или иначе проговаривают важную для себя мысль — как могла бы сложиться их совместная жизнь. Розалинда настаивает, что в браке хотела бы иметь право голоса, и Орландо соглашается. Она говорит: «Замкни перед женским умом дверь — он выбежит в окно; запри окно — он ускользнет в замочную скважину; заткни скважину — он улетит в дымовую трубу» (IV, 1). Орландо отвечает ей шутливо и, вместе с тем, искренне: «Человек, которому досталась бы жена с таким умом, мог бы спросить: „Ум, ум, куда ты лезешь?“» (IV, 1). И это только начало.

Чтобы все получилось, как они хотят, им нужно прийти к обоюдному согласию. Розалинде придется и дальше лгать Орландо, а Орландо — забыть о любовных условностях. Однако, дабы показать, что герой возмужал и иначе относится к отношениям, Шекспир заставляет его скрывать то, чему он научился, и говорить неправду — только так Орландо оценит впоследствии замысел Розалинды. Очень многое зависит от того, как быстро Орландо догадается, что за Ганимедом скрывается Розалинда. Часто современные постановщики не учитывают этот момент, и потому в их спектаклях Орландо узнает правду лишь в самом конце. Таким образом они сознательно превращают Орландо в глупца, недостойного Розалинды (как сказал Бернард Шоу, перед нами «довольно глупый непрозорливый юноша»). В других постановках Орландо заговорщически подмигивает и кивает публике с самого начала, давая понять, что Розалинде его не обмануть — такой Орландо напоминает циника из первой редакции стихотворения «Когда она клянется, что верна…». Лишь соблюдая верную пропорцию, можно воплотить на сцене замысел Шекспира: «Я знаю, что она знает». Орландо понимает, что за Ганимедом скрывается Розалинда, играющая роль влюбленной; мы знаем, что он знает, что она знает о том, что он знает.

Но когда нам это становится понятным? Трагедия, к примеру, потрясает нас тем, что мы не сразу понимаем, куда движется действие. Чем больше наше изумление, тем глубже воздействие трагического. Когда Лир выносит на сцену мертвую Корделию, он застает публику врасплох; особенно удивлены те зрители, которые знакомы с сюжетом, и потому уверены, что девушка жива. Комедия нравится зрителям потому, что мы лучше, чем сами герои, знаем обо всех переодеваниях, подменах и любовных связях. Поэтому мы с большим нетерпением ждем момента разоблачения, нежели следим за хитроумным сплетением сюжетных линий. Но в «Как вам это понравится» Шекспир меняет правила, создавая такие ситуации, где мы начинаем сомневаться, что же героям известно и кто они такие. Недоумевая, мы снова и снова возвращаемся мыслями к завязке действия, стараясь определить, когда же именно Орландо понимает, что за Ганимедом скрывается Розалинда.

Предполагаю (а Шекспир так закручивает сюжет, что остается лишь догадываться), впервые у Орландо закрадывается мысль о том, что перед ним переодетая в мужское платье Розалинда, когда Ганимед в шутку подает ему руку и просит Селию выступить в роли священника и обвенчать их с Орландо (IV, 1). В спектакле это намного понятнее, чем при чтении пьесы, — как только Орландо берет Ганимеда за руку, ему становится понятно, что перед ним девушка, и потому он дает согласие на брак, говоря Селии: «Пожалуйста, повенчайте нас!» Игра зашла слишком далеко, и Селия чувствует себя неловко. Зрители Глобуса понимали, что Орландо просит Селию об обручении или официальной помолвке, и потому она решительно отказывается: «Я не знаю, какие слова говорить». Она не соглашается, так как, по правде говоря, сама немножко влюблена в Ганимеда. Но Ганимед настаивает: «Ты должна начать: „Берете ли вы, Орландо…“». Наконец Селия уступает его просьбам и произносит заветные слова: «Берете ли вы, Орландо, в жены эту девушку, Розалинду?». На что Орландо говорит: «Возьму», но фраза в будущем времени не удовлетворяет Розалинду, и она переспрашивает: «Да, но когда?» Орландо еще раз уклоняется от прямого ответа: «Хоть сейчас: как только она нас повенчает». Розалинде этого мало. Современники Шекспира хорошо понимали разницу между «Беру» и «Возьму» (для юристов елизаветинского времени первое означало sponsalia per verba de praesenti, a второе — sponsalia per verba de futuro, то есть соглашение менее обязательного характера, так как речь идет о неопределенном будущем). Розалинда настаивает на своем, она хочет удостовериться, твердо ли юноша намерен жениться: «Тогда вы должны сказать: „Беру тебя в жены, Розалинда“». Орландо знает, что делает; ему понятна разница между шутливым намерением и серьезным, и потому, взяв ее руку в свою, он повторяет слова, которые навсегда соединят их: «Беру тебя в жены, Розалинда» (IV, 1). Пожалуй, ни в одной другой пьесе, кроме этой, Шекспир не показывает зрителям обручение героев прямо на сцене. Хотя в финале «Много шума из ничего» и появляется священник, он, подобно брату Лоренцо в «Ромео и Джульетте», для совершения обряда приглашает влюбленных и гостей в часовню («И все за мной последуйте в часовню», V, 4; перевод Т. Щепкиной-Куперник). Поскольку священные обряды, в том числе, и брак, дозволялось совершать только в церкви (а, следовательно, их никогда не показывали на сцене), елизаветинцы, наверное, были под впечатлением от этой сцены в «Как вам это понравится». Теперь у Розалинды и