с европейскими якобинцами для замены диктатуры Наполеона такой же диктатурой Александра: Александр, действительно, популярен в патриотических и либеральных кругах, окружен приветами общественных масс как «освободитель». Александр, искусный дипломат, ловко лавирует между разными течениями и настроениями, которые надо обезопасить, согласовать и использовать для «общего дела». Но, по существу, коалицию сплотила проявленная Наполеоном сила сопротивления, его новые победы, бесплодные, но грозные. Все соперничества, все притязания на время отложены для объединения в последнем усилии. Лейпцигская битва, наступление в пределах Франции, вступление в Париж – конец «великой эпопеи», ее финал, режиссером которого был, несомненно, Александр, прошедший к конечному итогу через ряд сложных препятствий и больших напряжений. Отречение Наполеона и восстановление монархии Бурбонов казались заключением великой драмы. И тотчас все «объединение Европы» повисло на волоске. Первый опыт конгресса для ликвидации великого наследства чуть не привел к новой европейской войне трех держав – Австрии, Франции и Англии – против двух – России и Пруссии – по вопросу о Польше и Саксонии. Проекты Александра оказались взрывной миной, заложенной под еле намеченное здание европейского мира. Наполеон и на этот раз спас положение своим возвращением с острова Эльбы и восстановлением французской империи на сто дней. Силы, готовые к междоусобию, снова сплотились, чтобы окончательно свалить грозного колосса, каким еще оставался «маленький капрал». Только замуровав его на острове Святой Елены, Европа смогла заняться своими делами. Но эпизод «ста дней» имел и другой еще смысл. Показал, какими опасностями грозит, по крайней мере на французской почве, безудержная реакция, не желающая и не способная считаться с безвозвратным банкротством «старого порядка». В этом новом уроке истории Александр нашел опору для своей политики преодоления непримиримых противоречий в компромиссе всеобщего мира, и внутреннего, государственно-полицейского, и внешнего, международного, – пока его самого не разбило крушение всей им созидаемой системы.

VI. «Император Европы»

Наполеон, заново переживая былые деяния свои на глухом островке в дальних водах Атлантики, подвел им итог в широкой мысли о будущих судьбах Европы. Его целью, так пояснял он своему секретарю Лас Казу, было сконцентрировать народные массы Европы, искусственно разделенные на множество политических единиц, и составить из крупных наций европейскую федерацию, с общим конгрессом, по американскому образцу или по типу древнегреческой амфиктионии, для решения общих дел и охраны общего благосостояния. Эта европейская федерация была бы объединена не только внешними, политическими связями, но также «единством кодексов, принципов, воззрений, чувств и интересов», единством правового строя и духовной культуры. Он высказывал при этом уверенность, что рано или поздно такая организация Европы возникнет «силой обстоятельств». «Толчок дан, – говорил он, – и я не думаю, чтобы после моего падения и крушения моей системы могло существовать иное равновесие Европы вне концентрации и конфедерации крупных наций». А Чарторыйский еще в 1806 г. характеризовал политические планы Наполеона как «федеративную систему, сторонником которой он себя провозглашает с некоторых пор и которая превращает его союзников в вассалов Франции, так что образует одну огромную империю, будущие размеры которой никто не в состоянии пока определить». Эта «великая федерация» под военной диктатурой Бонапарта должна была получить прочную спайку однообразной организацией управления, господством эгалитарно-индивидуалистического права французского гражданского кодекса, единством экономической политики в пределах континентальной системы и повсеместным распространением рационального просвещения французского типа. В характерном для него сознании своей зависимости от хода самой жизни и создаваемой ею «конъюнктуры обстоятельств», которую было бы безумно «скручивать» (tordre) применительно к построенной системе, Наполеон переживал свои стремления как отклик деятельной воли на объективное течение событий, свои планы, как осмысление его основных тенденций. Быть может, дальнозоркий видел слишком даль будущего, быть может, утопичной была не эта отдаленная перспектива. Но несомненной утопией было представление о путях и средствах достижения конечной цели, о ее близости и о тех основах, на которых ему мыслилась «европейская федерация». На деле это была федерация под диктатурой, административное, экономическое, культурное объединение под господством французских властей, интересов французской промышленности и торговли, даже французской школьной системы и французской цензуры.

Наполеон сильно преувеличивал устойчивость заложенных им основ. Не он, впрочем, один. Широкие общественные круги и выдающиеся общественные деятели ожидали всеобъемлющего преобразования европейской политической системы, прочных гарантий общего мира, – чуть не «возвращения золотого века», по ироническому замечанию цинично-умного Фридриха Гентца, меттерниховского сотрудника по части сокрушения таких иллюзий. Однако и Гентц полагал, что постановления Венского конгресса имеют значение для подготовки мира к более совершенной политической организации.

Венский конгресс принес много разочарований. 9 июля 1815 г. подписан его заключительный акт, которым закреплены разные реставрации и переделы, плод деловых соглашений между великими державами, беспринципные итоги «трезвой» политики, одинаково свободной и от романтического увлечения феодальной стариной, и от новых идей политического либерализма или национальных самоопределений.

Александр не мог принять Венских трактатов за подлинную основу нового устройства Европы. Это для него – только внешние, условные соглашения. Он ищет, по-своему, пути к устойчивому объединению Европы – на иных, однако, основах, чем те, какие рисовались воображению Наполеона. Те, французские основы, наследие революции и орудие Наполеона, сулят миру новые потрясения и должны быть подавлены. Союз великих держав скрепляется заново парижским договором 20 ноября 1815 г. для этой цели. Дело коалиции еще не исчерпано, так как, по мысли этого трактата, «пагубные революционные правила, кои способствовали успеху в последней преступной узурпации, могут снова под другим видом возмутить спокойствие Франции, а через то угрожать и спокойствию прочих держав»; поэтому четыре коалиционные державы решили не только немедленно условиться о мерах для охраны «общего спокойствия Европы», но и согласились возобновлять в определенные сроки совещания или самих государей, или полномочных министров о «важнейших общих интересах» и мерах, какие признаны будут нужными для «охраны спокойствия и благоденствия народов и мира всей Европы». Франция взята была под строгий и бдительный надзор. Оккупационная армия держала ее под стражей, конференция иностранных послов в Париже следила за действиями правительства Людовика XVIII и ходом французской общественной жизни, обращалась к его министрам с советами и указаниями, настойчиво и требовательно. Задача была в том, чтобы укрепить во Франции «порядок», обеспеченный строем конституционной монархии. Для Александра тут – испытание консервативной силы законно-свободных учреждений: сдержать обе крайности – разгул реакции и новый взрыв революции, – наладить мирное существование буржуазной монархии – такова программа. Александр хотел бы придать ей общий, европейский характер, значение основы для замирения взбаламученных национальных и социальных страстей. Проявления резкой, непримиримой реакции, которые все нарастают и во Франции, и в других странах, представляются ему не менее опасными для мира всего мира, чем выступление революционных сил. Он ищет компромисса в умеренном монархическом либерализме «октроированной» хартии,