Рая стала хорошей, очень хорошей матерью. Настоящая мать ухаживает за своим ребенком, а не играет в игры, ведь правда? Вместе с играми в актрису закончилась и игра с Диной в дочки-матери. Что было делать девочке, которая вдруг обнаружила, что с ней уже не играют? Незнакомая Мурочка умерла, мама Маня больше любит собственного сына, мама... Неужели она к ней совсем равнодушна? Признать, что оказалась ненужной всем, было просто немыслимо, и Дина продолжала игру в одностороннем порядке – дочкой была, но без матери.

Дине четырнадцать лет, она уже большая девочка. Большая девочка всем немного мешает, совсем чуть-чуть. Мешает Рае, мешает отцу.

Рая покончила с искусством. Наум не ошибся в выборе, его жена изобретательно готовит, больше не укладывается на диван с мигренями и целиком отдается семье, но ведь ее семья – это только Наум и Танечка, без тихой некрасивой девочки, придатка от прежней жизни мужа. Родив Танечку, Рая стала ретроспективно ревнивой, и все довоенные фотографии Наума с Мурочкой перекочевали из красного плюшевого альбома в коробку под шкафом, а потом со старыми ненужными вещами на антресоли... Наум не возражал, возможно, просто не заметив, но ведь у него же действительно новая жизнь, новая семья и новое хозяйство. Дина возражать не могла, если бы и хотела, но фотографии Мурочки не были нужны и ей. Она всегда быстро отводила взгляд от изображения этой красивой женщины с тонким нежным лицом, так отличавшейся от ее крупной, яркой мамы с грубоватыми чертами лица. Мурочка держала ее на руках, запрограммировала ее на любовь и избранность, а потом ушла... Дина не думала так, она вообще ничего не думала, только испытывала ноющую боль где-то в груди.

Танечке четыре года. Ее давно можно было бы укладывать отдельно от родителей, но комната разделена на три части – спальню, Динкин закуток и гостиную. Большая девочка Дина мешает отцу любить жену. Ночью она вертится и вздыхает во сне в двух шагах от супружеской постели, да и Рая к ночи устает и часто отталкивает мужа, а днем, в выходной, Танечку можно просто выставить играть в коридор. Но как запретишь входить в комнату взрослой Дине? Кто же говорит, что он разлюбил девочку, но своя семья есть своя семья...

Дина тенью прошелестела по коммунальному коридору, проскальзывая в Манину комнату. Она уселась напротив Мани и, как обиженная птичка, склонив голову набок, принялась шептать:

– Мама Маня, посмотри, какие у меня туфли...

Маня пожала плечами:

– Туфли как туфли, а что?

– Ну вот же, здесь потерлись, и каблуки совсем стоптались...

– Подумаешь! – бодро ответила Маня и вытянула перед девочкой ногу в стоптанной лодочке бывшего рыжего цвета.

– А у всех девочек по нескольку пар... и туфли, и ботинки, только у меня одна пара.

– Отстань, Дина, ты еще мала модничать, есть в чем ходить, и ладно!

– Мама Маня, меня в школе хвалят, по русскому пятерка и по литературе, как всегда. Учительница говорит, что у меня самые лучшие сочинения в школе!

– Молодец! – улыбается Маня.

Дина горестно вздыхает:

– Папа купил маме новое платье, а Танечке куклу. Такую красивую... – тихим невыразительным голосом сообщает она, глядя в пол.

Надувшись и сверкая глазами, Маня вылетает из комнаты и бросается к Науму.

– У девочки одна пара туфель! – кричит она, упершись руками в бока и буравя Наума злобным взглядом.

– Она опять жаловалась? Почему я должен знать, сколько у нее туфель! – краснея пятнами, сердится Наум. – Не может сама отцу сказать?!

Бесхитростная Маня честно отвечает:

– Да нет, вроде бы мы с ней про школу говорили, у нее пятерка по чему-то там, не помню...

Почти каждый вечер, услышав, что Маня вернулась с работы, Дина мышкой проскальзывала к ней. Дальше все происходило одинаково. Сидела глазками в пол, водила рукой по столу.

– Что ты молчишь, Дина?

– Ничего, так просто.

Дина помолчит немного, и Маня отправляется выяснять, что сегодня с девочкой.

Дина ходила от отца к Мане, от Мани к Рае, от Раи к теткам и всюду немного жаловалась. Тихо, чуть улыбаясь, как будто прислушиваясь к окружающему миру, шептала, шептала, шептала... Она жаловалась слабым монотонным голоском, но не прямо, а все какими-то намеками. Очевидно было, что ее обижают, но чаще всего это было так неопределенно, что броситься к Науму, решительно заявить «а Дина мне сказала...» и строго призвать его к ответу за сиротку было трудно. Поймать ее на чистом очевидном вранье не выходило, все ее рассказы всегда были рядом с правдой.

– Моня сказал, что у нашей Танечки очень много игрушек, – докладывала она Рае. – Но это же хорошо, когда у ребенка много игрушек, правда?

– Маня, а правильно Рая говорит, что только очень глупые женщины работают, женщина должна вести свой дом? Ведь ты же работаешь и очень даже довольна.

– Мама, теткам нравится твое новое пальто, а про шляпу Лиля сказала, что она на гриб похожа, вот уж неправда, нисколечко не похожа. Такая красивая, яркая!

– Я одна в классе так плохо одета, но это, наверное, потому, что у папы много расходов, он ведь один в семье работает и еще вам деньги дает, вы же у нас очень бедные... Мне обещали новый портфель купить, но папа сказал, надо теткам денег дать.

Невозможно разобраться в том, как на нее посмотрела Рая, что Маня сказала про Наума, а тетки про Раину манеру одеваться и кто кому намекнул, что Танечка очень избалованная девочка... Дина как запах, пока была – пахло, ушла – все выветрилось, только воспоминание о запахе осталось.

Тетки между собой со вздохами называли ее «шлехте мейделе» – нехорошая девочка. Переглядывались, осуждающе качая головами, но жалели кровиночку. Дина жаловалась, потупив глаза, все шептала и шептала.

– Помните Танечкино розовое платьице, мама вчера нашила на него кружева, а сегодня днем они пошли покупать к нему шляпку. А Маня сказала, что у них Танечка всегда как куколка. Правда же, Танечке идет розовый цвет, она просто принцесса...

– А давай сошьем Дине платье в ателье? – задумчиво взглянув на некрасивую девочку, предложила сестре Циля.

– Ты что, как можно, сами, без разрешения... А что Наум с Раей скажут? – испугалась Лиля. – А деньги?

– Мы как раз от Наума деньги вчера получили, подумаешь, поедим в этом месяце поменьше, ничего с нами не случится.

– А платье можно здесь оставить, в вашем шкафу повесить, они и не узнают, – предложила Дина. – А я буду приходить к вам, когда мне надо будет, и переодеваться. Никто не узнает!

Так они и поступили, трясясь от ужаса и чувствуя себя борцами за справедливость. Динкины нелегальные наряды копились теперь в шкафу у теток, пока ей не пришла в голову счастливая мысль. Она велела теткам объявить о существовании мифической приятельницы, такой богатой, что отдавала теткам для Дины совершенно новые вещи.