Я отвернулся от стола, и глаза мои расширились от изумления.

На меня надвигался человек, крепко сжимавший в руке охотничий нож. Его лицо скрывала маска президента Клинтона. И он во весь голос выкрикивал мое имя.

— Кросс!

Я выбросил вперед обе руки, чтобы блокировать удар ножом, похожим на те, что находились в коллекции в соседней комнате. Мои ладони крепко обхватили мощную руку нападавшего. Если это Шабо, то он намного сильней и гораздо подвижней, чем казался в госпитале.

— Что ты тут делаешь? — орал он. — Как ты посмел? Как ты посмел прикоснуться к моему личному имуществу? — В голосе его звучало безумие. — Эти письма личные!

Я повернулся на правой ноге и дернул руку, держащую нож. Отточенное лезвие вонзилось на несколько дюймов в крышку стола. Человек в маске зарычал и выругался.

Что же делать теперь? Я не мог наклониться, чтобы достать пистолет из кобуры, укрепленной на лодыжке. Нападавший с легкостью выдернул застрявший нож и описал им смертоносную дугу лишь в нескольких дюймах от моего лица. Лезвие просвистело возле виска.

— Ты умрешь, Кросс! — сорвался на визг его голос.

Мой взгляд упал на бейсбольный мяч, целиком отлитый из стекла. Это был единственный предмет, напоминавший оружие и находившийся в пределах досягаемости. Я схватил его и нанес напавшему боковой удар в голову.

Я услышал хруст, когда стеклянный шар — пресс-папье встретился с его черепом. Мужчина взвыл, словно раненный зверь, зашатался, но устоял на ногах.

Я быстро нагнулся и выхватил из кобуры «Глок». Пистолет было застрял, но потом все же оказался у меня в руке.

Пошатываясь, мужчина продолжал размахивать ножом.

— Прекрати! Иначе я пристрелю тебя, — пригрозил я.

Но он продолжал надвигаться, выкрикивая какие-то нечленораздельные слова. Один из его ударов зацепил мое правое запястье, которое тут же загорелось огнем.

Я выстрелил. Пуля попала в верхнюю часть груди, но не остановила нападавшего! Он отступил на несколько шагов, развернулся и снова пошел на меня.

— Ты труп, Кросс! Ты ничто!

Он находился слишком близко, но мне не хотелось убивать его без крайней необходимости. Я с силой боднул его головой в грудь, стараясь попасть в то место, куда пришелся выстрел.

Он жутко, на высокой ноте, заорал, и этот крик больше напоминал стон. Мужчина выронил нож.

Я изо всех сил стиснул его руками. Мои ноги дрожали от напряжения, но я толкал его через всю комнату, пока с размаху не приложил о стену. Казалось, содрогнулся весь дом.

Кто-то в соседней квартире тоже стукнул в стену, жалуясь на шум.

— Вызовите полицию! — крикнул я. — Позвоните 911.

Наконец, я прижал его к полу, но он продолжал извиваться, вопя, что я делаю ему больно. Мой прямой удар в челюсть заставил его заткнуться и потерять сознание. Затем я стянул с него резиновую маску.

Это был Шабо.

— Ты. Дирижер, — задыхаясь, проговорил я. — Это ты.

— Я ничего не сделал, — приходя в себя, прорычал он. Шабо вновь принялся сопротивляться, отчаянно ругаясь: — Ты ворвался в мое жилище. Ты — идиот! Все вы проклятые идиоты! Слушай меня, засранец! Слушай! Я не тот, кого вы ищете!

Все происходящее напоминало обстановку в сумасшедшем доме, что как нельзя лучше подходило к данному захвату подозреваемого. Менее чем через час в квартиру Шабо приехали технические сотрудники ФБР. Я узнал двоих из них: Грега Войчика и Джека Хинея. Нам приходилось в прошлом вместе работать. Они считались лучшими специалистами в ФБР, и теперь приступили к методичному обыску, буквально разобрав квартиру «по косточкам».

Я остался с ними и наблюдал, как тщательно проводится этот мучительный нудный обыск. Грег и Джек со своими коллегами искали тайники в стенах, фальшивые половицы и прочее, где Шабо мог бы скрывать вещественные доказательства, связывающие его с совершенными преступлениями, а может быть, и свою долю выкупа в размере пятнадцати миллионов долларов.

Бетси Кавальерр подъехала к нам чуть позже команды агентов. Я был рад ее появлению. Как только рану Шабо обработали и перевязали, мы с Бетси попытались допросить его. Но он, казалось, не собирался отвечать на наши вопросы. Он не произнес ни слова. Сейчас он был по-настоящему безумен: то бесился и что-то выкрикивал, то в следующую секунду становился апатичным и ни на что не реагировал. Несколько раз он повторял свою излюбленную привычку выражения ненависти: он плюнул в мою сторону, так же, как плевался и в «Хэйзелвуде». Видимо, ему это понравилось, и он стал плеваться, пока во рту у него не пересохло. После этого он обхватил себя руками и затих.

Фредерик плотно закрыл глаза, чтобы не смотреть на нас, и перестал реагировать на происходящее вокруг. В конце концов, на него надели смирительную рубашку и увезли.

— Где деньги? — напоследок спросила Бетси, когда Шабо выводили из квартиры. — Он — единственный, кто знает об этом, — добавила она, когда дверь за Фредериком и его сопровождающими закрылась. — Но он, похоже, не собирается делиться с нами этой информацией. Боже, я еще никогда за все время расследования этого дела не чувствовала себя такой опустошенной.

Назавтра выдался мерзкий, дождливый, противный день. Была пятница. Мы с Бетси отправились в столичный центр задержания, где временно находился Фредерик Шабо.

Перед зданием уже скопилась толпа репортеров и журналистов всех мастей. Мы с Бетси не произнесли ни слова, пока пробирались через их ряды. Прятаться от вездесущей прессы нам помогал и огромный черный зонт, и сплошные потоки воды, низвергавшейся с небес.

— Жалкие, ненавистные хищники, — прошептала мне Бетси. — В этой жизни можно быть уверенным только в трех случаях: вы обязательно умрете, вас непременно обложат налогами, а пресса, как всегда, сумеет все переиначить и рассказать о случившемся, как говорится «с точностью до наоборот». Это в их стиле, уж поверь мне.

— Но если кто-то уже успел описать событие неправильно, то таким оно и предстанет, — добавил я.

Мы встретились с Шабо в маленькой, ничем не примечательной комнатушке, смежной с сектором камер. На Фредерике уже не было смирительной рубашки, но он выглядел так, будто ее с него только что сняли. Здесь же присутствовал и адвокат, назначенный ему судом. Ее звали Линда Коул, и по ее виду можно было сразу определить, что Шабо нравится ей не больше, чем нам.

Я был озадачен тем, что Шабо не побеспокоился о защите и не стал нанимать какого-нибудь известного адвоката. Впрочем, меня удивляло все, что он делал или говорил. Он даже думал не так, как остальные люди. Впрочем, не исключено, что именно в этом и заключалась его сила. Кто знает? Во всяком случае, ему самому нравилась такая его черта. Возможно, она-то и погубила его.