– При чем тут телефон?

– Ты же сказал маме: «Купи ему нормальный телефон, чтобы не хуже, чем у других, а я еще год в старых ботинках отхожу, не развалюсь». Ты-то не развалился, а вот ботинки…

Славик засмеялся, и Георгию тоже стало весело вспоминать, как Марина латала с помощью иглодержателя его многострадальную обувь.

– Короче, если ты заботишься о формировании моей личности, хочу тебе сказать, что одна эта фраза стоила больше, чем десятки часов продвинутых речей. Кстати, ковырять мозг больше всего любят разные козлы! – заключил Славик и пнул ногой пустую банку из-под пива. Она с грохотом покатилась по асфальту. – Нет, сам подумай, какой еще папаша откажется от самого необходимого ради баловства! А еще я знаю, что ты не поехал на свою научную тусовку, чтобы отправить меня на соревнования.

– Откуда ты знаешь? Мы с мамой тебе не говорили.

– Бабушка сдала. Говорит, денег у вас было либо мне на Таллин, либо тебе на Прагу.

– Твой спорт важнее, это же ясно.

– И ты еще говоришь, что плохой отец? Уржаться можно.

Что ж, уржаться – это неплохо. Только Георгию было что-то совсем грустно.

Марина весь вечер не находила себе места, новость об измене мужа подействовала на нее сокрушительно. Она проклинала свое добровольное заточение – будь она на свободе, нашла бы способ все выяснить. Поехала бы, например, к Светке с фотографией Жоры, и та убедилась бы, что обозналась.

Да все, что угодно, лишь бы не бездействовать!

Чтобы немного успокоиться, Марина впервые приняла «легкие транквилизаторы», обычно она выкидывала их в унитаз. Лекарства помогли, она уснула почти мгновенно, но утром голова была тяжелой, как никогда в жизни. Мысли проворачивались медленно-медленно – дойдя до подоконника, Марина забывала, зачем она поднималась с постели. При этом уныние и горечь от измены мужа не стали меньше, просто растянулись во времени, легли тяжелым неподвижным камнем на дно ее души и потянули в омут отчаяния.

«Под видом легких транквилизаторов мне явно впаривали что-то другое! – Понадобилось очень много времени, чтобы сформулировать эту незатейливую мысль. – Наверное, профилактически кормили нейролептиками, чтобы я ничего здесь не учудила. Пожалуй, лягу снова спать и больше не приму здесь ни одной таблетки, пока мне официально не выставят диагноз».

Она легла поверх уже застеленной кровати. Потом вспомнила о своем диабете и позавтракала.

Сон не шел. В голове крутилось: «Георгий мне изменил», – но заторможенное сознание не подсказывало никакого выхода из ситуации.

Зазвонил мобильный. Марина испугалась, что это Георгий, она пока не готова была его слышать… На дисплее высветился неизвестный номер.

– Алло? – произнесла она осторожно.

– Марина Львовна? – Жизнерадостный низкий голос был ей незнаком.

– Да, я вас слушаю.

– Меня зовут, как принято у нас, военных, представляться, полковник Колдунов. – Мужчина заразительно рассмеялся. – Ян Александрович. Вы, может быть, слышали обо мне от вашего медбрата Валеры?

– Простите?..

– Мы с ним когда-то вместе служили.

– Да, он рассказывал о вас. Но вы, наверное, ошиблись, вам нужно с моим мужем поговорить.

В трубке снова то ли опять засмеялись, то ли поперхнулись.

– Да нет, Марина Львовна, именно с вами. И это не телефонный разговор.

– Ян Александрович, я нынче плохой собеседник. Да и зачем я вам, вакциной Георгий занимается без моей помощи.

– Вакцина? Не знаю, о чем вы, я хотел один ваш клинический случай обсудить.

Марина тряхнула головой, стараясь хоть немного ускорить свою мыслительную работу.

– Ян Александрович, я действительно слышала о вас много хорошего. – Она пыталась говорить твердо, но понимала, что язык заплетается, словно она подшофе. Боже, что о ней подумает известный профессор? – Но сейчас я серьезно больна и вряд ли смогу чем-то помочь.

– Марина Львовна, я знаю, что вы лежите в психиатрической клинике. Валера просил найти для вас независимого специалиста, у нас в академии есть хорошие ребята. А у меня еще кое-какая информация всплыла насчет вас, вот хочу побеседовать. Давайте вы ко мне на службу приедете? Я покажу вас хорошему психотерапевту, а потом обсудим мою информацию.

Колдунов говорил загадками, но у Марины не включалось зажигание, чтобы заинтриговаться или попытаться сообразить, о чем идет речь. Независимый консультант был ей совершенно не нужен, вряд ли он сможет доказать, что Марина, видевшая полчища летучих мышей, психически здорова.

– Ян Александрович, мне нужен не психотерапевт, а более серьезный доктор. Не знаю, что вам сказал Валера, но у меня подозревают шизофрению.

В трубке опять засмеялись.

– Да я просто проявил деликатность! И насчет оплаты консультации не беспокойтесь. Для вас стопроцентная скидка.

Они договорились, что Марина приедет завтра. Она на всякий случай выторговала самое позднее время: если явится на консультацию под действием этих чертовых «легких транквилизаторов», любой специалист без колебаний поставит ей гангрену мозга.

Оставалась проблема транспорта и сопровождающего, одну Марину не отпустили бы из клиники. Собравшись с духом, она позвонила Георгию, тот обещал приехать и даже не рассердился, что она отрывает его от работы. Но теперь вся его забота казалась Марине фальшивой и ранила даже хуже, чем прежнее равнодушие.

Выпив подряд пять чашек кофе, она вообразила, как Георгий целует свою швабру и говорит: «Ах, любимая, как бы я хотел остаться с тобой, но должен переться в больницу к жене, будь она неладна!»

Ну и черт с ним!

Марина решила скрыть от лечащего врача, что едет на консультацию к психиатру в академию, – наврала, что ей обязательно нужно домой.

Между тем посещение дома было невозможно из соображений конспирации, оно разрушило бы легенду «мама в санатории».

Георгий приехал в пятом часу и ласково ее приветствовал. Марина отвечала на поцелуй со странным чувством неприязни и страха. Раз он предал ее с другой женщиной, теперь от него можно ждать всего, что угодно.

При этом нужно стать нежной и кокетливой, как никогда, чтобы удержать его возле себя. Или отложить это дело, пока она не приведет в порядок внешность?

Придется постараться, а с другой стороны, зачем?

Задав себе этот вопрос, Марина застыла с наполовину зашнурованным ботинком. Действительно, зачем? Какого черта, хрена, рожна? На фига?

Зачем привязывать к себе человека, который предал ее? А теперешние его нежности и заботы – всего лишь порождение больной совести.

Боже, да неужели она одна не проживет?!