– Зубные палочки износились. Нам нужны новые.

– Опять! Так быстро!

Он развел длинными тонкими руками.

Я вздохнула.

– Что ж, ничего не поделаешь. Скажи Кларенсу, чтобы поговорил с плотником.

– Также я, кажется, проявил неблагоразумие.

Я пристально посмотрела на него.

– В каком смысле, мистер Медлар?

– Боюсь, я дал мистеру Картрайту повод полагать, что ему устроят экскурсию в край мертвых.

– Что? – Я встала и оттолкнула стул с такой силой, что тот опрокинулся и полетели щепки. Теперь я смотрела на Медлара сверху вниз.

– Я понимаю, что совершил глупость. Я потерял голову.

– «Неблагоразумие» это еще мягко сказано, мистер Медлар! Мы не можем позволить этому любопытному ослу шнырять среди покойников!

– И я прекрасно это понимаю! Разумеется, я немедленно добавил, что ошибся, но Картрайт уже ухватился за идею и попытался настаивать. А одна из малышек решила, видимо, осадить его и показать, как сложно будет человеку такой тучной комплекции нырнуть в Ротоземли… – взглянув на мое суровое лицо, он испугался, но собрался с духом и продолжил: – …и продемонстрировала ему, как это делается, намереваясь, видимо, просто изобразить прыжок в виде пантомимы, но… нырнула по-настоящему. Без нити Ариадны.

Я рухнула на стул.

– Значит, мы потеряли еще одного ребенка. Прямо на глазах у мистера Картрайта. Ох, Медлар, сказать, что я недовольна – ничего не сказать.

Скрип ботинка напомнил мне о том, что он все еще здесь.

– Да что вы тут стоите, остолоп эдакий? Ах да, конечно, я попытаюсь ее вернуть, хотя нашей репутации, уже, видимо, ничего не поможет – и благодарить за это следует вас!

Столкнувшись с такими неприятностями, менее решительная женщина сложила бы руки, но я лишь утвердилась в своем намерении. Новые идеи, каким бы научным ни было их обоснование, всегда поначалу встречают сопротивление невежественных масс. Идея не станет общепринятой, не став сперва общеизвестной. Я пришла к выводу, что без показухи, которую я всегда отвергала как противоречащую духу серьезного танатологического исследования, вероятно, не обойтись. В частности, она могла бы помочь поправить урон, нанесенный нам негативной публичностью, и привлечь благодетельных попечителей, которые требуются нашей школе не меньше, чем любой другой, ведь без них мы едва ли сможем поддерживать высокие стандарты обучения, которыми славимся если не в этом мире, то, определенно, в следующем. Дело не терпит отлагательств, мое здоровье оставляет желать лучшего. Поэтому я спланировала ряд мероприятий, которые, как мне видится, придутся по вкусу толпе и подхлестнут ее воображение. (Сами вы никогда не любили публичность и наверняка поймете, почему перспектива предстать перед публикой вызывает у меня такое беспокойство.)

1. Высоконравственная и поучительная театральная постановка, в ходе которой продвинутые ученики продемонстрируют свои умения, призвав известных драматических актеров прошлого.

2. Воздушный шар или, как я его называю, «небесное легкое» – конструкция, наполненная дыханием мертвых и подвешенная к потолку или же уплывающая в небо (при условии, что дыхание мертвых легче воздуха, так как состоит из отсутствия вещества, а не его наличия, что мне еще предстоит доказать).

3. Гигантская слуховая труба, по форме (но не по назначению) напоминающая альпийский рог. Позволяет одиночным слушателям настраиваться на частоту края мертвых даже без присутствия рядом посредника – ребенка, обладающего способностью транслировать голоса усопших. Непрерывный шепот мертвых не улавливается слухом обычного человека, за исключением тех случаев, когда разволновавшись – например, желая предупредить живых о грядущей катастрофе или наказать виновных – мертвые начинают говорить в унисон. Длина трубы позволяет усилить громкость этого шепота по аналогии с тем, как бесчисленные звуки, издаваемые ветром, который, на первый взгляд, действует сам по себе – пение бутылочных горлышек, шорох листьев, скрип крыши, хлопающие флаги, паруса и прочие изделия из полотна, – сливаются, звучат нарастающим крещендо, и возникает шум, который может услышать любой, так как не услышать его просто невозможно. Но я отвлеклась.

4. Аналогичная конструкция, но перевернутая; с ее помощью живые могут сообщить мертвым о своих желаниях. Проникнутся ли мертвые ими настолько, что решат предпринять действия по их осуществлению, мне неизвестно. Я давно подозреваю, что большинству призраков нет дела до живых. Год за годом нас заставляют прислушаться к себе мертвые гении и оригиналы; страдающие от одиночества и чувства вины; тщеславные и мстительные. Мертвые, у которых все в порядке, больше в нас не нуждаются.

5. Книга, которую я планирую написать и которая, по моему разумению, может быть продана огромным тиражом, если издатель не поскупится на рекламу: «Мертвецки мертв: руководство для недавно почивших».

Я не прошу вас о помощи, лишь о дружеской поддержке: хоть я и стою на пороге славы и богатства, мне очень одиноко. Призраки проносятся сквозь меня, но хорошо ли они меня знают? Знает ли река собаку, которая пьет из нее? Знает ли земля червя?

С глубочайшим почтением,

Директриса Джойнс

P.S. Кажется, я адресовала свое предыдущее письмо вымышленному персонажу. О чем я только думала.

[Помехи; три-четыре предложения неразборчиво]

…кажется, я на фабрике пианино; да, определенно, это фабрика пианино. Здесь пахнет смолой, от запаха лака кружится голова, громадные волнистые формы, похожие на арфы, светлое дерево, пол, присыпанный мягкими опилками, левые и правые педали… Кажется, я уже упоминала фортепианную струну. Уверена, это была именно струна – во-первых, она прочная; во-вторых, ее легко достать. На фабрике пианино уж точно. Не было бы фабрики пианино, негде было бы взять фортепианную струну, которую использовали для того, чтобы задушить или повесить мою мать. Извлечь струну из фортепиано не так-то просто. А может быть, не так-то сложно – я не знаю, но извлечь определенно сложнее, чем просто взять моток струны, лежащий на верстаке. Поэтому я почти не сомневалась. Ведь именно при помощи струны – тонкой, а не толстой, басовой, состоящей из внутренней струны и оболочки, – мою мать не просто удушили, а [помехи] едва не отрезали ей голову. Вам же приходилось использовать струну для резки сыра? Струна так глубоко врезалась в плоть, что они ее даже не вынули; они даже не смогли увидеть, каким инструментом сделан тонкий надрез, окольцовывающий ее шею. И что еще могло оставить такие порезы на руках и предплечьях отца; что еще, как не струна, могло отскочить и хлестнуть его по щеке и оставить след под левым глазом? Что еще могло быть таким тонким, острым, режущим? [Пауза.]