P. S. Зайду к вам в понедельник около полудня (позднее не могу) — принесу мясо, хлебные карточки, фрукты и точно скажу, когда ты сможешь встретиться с родителями. Маргерит придет в два часа.

8 марта 1944 г., 10 ч. 20 мин.

Сегодня утром в 7.30 — дзынь! Я подумала — пневматичка!! Дальше вы знаете. Персональная мера. Цель — Анри [Реймон Берр], якобы из-за того, что полтора года назад слишком часто бывал вне дома. Короткая поездка в особом автомобиле чуть ли не через дорогу, к Гастону Беберу [в отделение полиции]. Ждали в автомобиле. Прибыли сюда, в управление 8-го округа, прямо под цирком Ранси! Марсель [французская полиция] сегодня утром был нелюбезен (на мой взгляд). Здесь — все учтивы. Ждем. Тут есть кот по имени Негус! Мало что успели взять. Хорошо бы лыжные штаны и ботинки (для мамы) и рюкзак для меня. Маме маленький чемоданчик.

Надеюсь, Денден [Дениза] будет беречь себя; малышу Жито [Житомиру — так Дениза Берр в шутку называла своего еще не родившегося ребенка, возможно, в честь наступления советских войск под Житомиром] будет хорошо у кузена Поля [у акушерки в Аржевиле]. У Анри [Реймона Берра] с собой только одна дочь Элен, она ему дорога. Но если появится на свет [родит] Дениза, сделайте все для нее.

Пусть Ники [Николь С., двоюродная сестра Элен] обо всем расскажет своей свекрови. Я успела отложить книги из Сорбонны. Видите, какая я предусмотрительная! Постарайтесь раздобыть суппонерил [снотворное] для Минни [Антуанетты Берр]. Может, есть у Андре [Бардьё]. Думаю, УЖИФ сделает все возможное. В любом случае, что бы ни случилось, мы твердо намерены вернуться. Я этого ждала! Еще не посещала здешний Gospodje [туалет[283]]. Папа говорит, он сносный.

Денден не должна ходить к Элизе [домой, на улицу Элизе-Реклю]. Минни категорически против. Филипп Д. сделает все, что нужно, в Обержанвиле, он знает.

Поговори с Шарлем и Люси [с Жаком Берром и Ивонной Шварц], мы думаем о них с любовью. Пусть видят, что я сохранила sense of humor[284] (доказательство — история с Gospodje!). Все хорошо, родная.

До скорой встречи.

Сто тысяч kisses[285].

Вторник, 21 марта [1944 г.]

Дорогие мои, поскольку тут всерьез заговорили об отъезде и у нас в ближайшие дни может не оказаться возможности вам написать, делаю это сейчас. Вы, наверное, получили две пневматички из Парижа, раз мы получили все, что просили. Я весь день хожу в лыжных штанах и ботинках, ни дать ни взять tomboyish[286] во вкусе Люси [Ивонны Шварц]. У нас все хорошо, не думайте, что нас страшит отъезд. Мы были к этому готовы с первой минуты. На наше счастье, мы здоровые и сильные. Вот для стариков, таких как бабушка Жиля, для многих маминых пятничных подопечных, которых прислали сюда, и для детей это действительно ужасно. Мы же — другое дело. Нам повезло еще и в том, что мы поедем в числе последних и ненадолго. Тут мы ни в чем не нуждаемся, жизнь почти нормальная, и все совсем не так, как может представляться извне. Возможно, и дальше будет не так уж страшно. Я говорю это не для того, чтобы вас успокоить, так думают все, исходя из того, что видят тут. Все, что нужно для отъезда, у нас есть.

Люди рядом с нами вполне приличные. (Семейство из Вив, жена одного знакомого полковника и др., есть и кузены самой Нины [России], ее тезки, отец, мать, очаровательные сын и маленькая дочка.) Бывают, конечно, споры и стычки, порой очень забавные.

Мы беспокоимся об одном: чтобы вы все берегли себя и мы могли уехать с уверенностью, что по возвращении застанем вас живыми и здоровыми. Это единственное и непременное мое желание. Надеюсь, вы постараетесь его исполнить.

Я тут занимаюсь детьми, делаю кое-что в столовой. Найти себе занятие — это главное. Самый тяжелый день — воскресенье. Мама с папой иногда работают на чистке овощей.

Пятница, 24 [марта 1944 г.]