Вы видите, в чем проблема? Эта стратегия вовсе не способствует развитию искренней заботы о других людях. Она содействует возникновению эгоизма и расчетливости. Дети поддаются соблазну совершить плохой поступок, если уверены, что смогут избежать последствий, и спрашивают, зачем им помогать другим, если они не получат ничего взамен. Вот почему так важно не только обращаться к разуму детей, но и обсуждать с ними эти вопросы, чтобы помочь стать по-настоящему нравственными людьми (а не спрашивать: «Что мне это даст?»).

В главе 8 я говорил, что похвала за великодушный поступок привлекает внимание ребенка к нашему одобрению. Вместо этого следовало обратить его внимание на то, как отнесся к его поступку человек, которому он помог. («Когда ты дал Марше покататься на самокате, ей тоже было весело, и она была очень довольна».) Этот подход имеет смысл и когда дети делают что-то обидное: вместо того чтобы привлекать их внимание к нашему неодобрению, мы должны деликатно побудить их подумать, как отнесся к их поступку человек, которого они обидели. Малышу мы могли бы сказать: «О нет! Посмотри на Макса! Кажется, он очень расстроился, правда? Помнишь, как на прошлой неделе ты упал и плакал, потому что тебе было очень больно? Боюсь, теперь Макс чувствует то же самое. Как думаешь, что ты сейчас можешь сделать, чтобы ему стало лучше?»

«Говори!» — призывают маленьких детей, даже когда они еще не знают, что сказать. Но для нас лучший способ говорить — дать детям возможность увидеть: главная причина помогать (и не обижать) не личная выгода, а влияние поступка на других людей. Другими словами, я обеими руками за концепцию «последствий», если только речь идет о последствиях для людей, с которыми общаются наши отпрыски, а не о тех, которые дети испытывают на себе.

Многие исследователи вслед за Мартином Хоффманом называют этот подход ориентированной на другого мотивировкой, или индуктивным воспитанием (поскольку детей наводят на мысль о последствиях их действий для других). Хоффман обнаружил, что дети, чьи матери применяли этот метод, как правило, демонстрировали в дальнейшем «опережающее нравственное развитие». Поздние исследования подтвердили эту находку. И хотя некоторые психологи возражали, что индукция более эффективна со взрослыми детьми, эксперимент показал: она помогает дошкольникам быть более общительными, менее агрессивными и повышает их популярность среди сверстников. Очередное исследование обнаружило, что даже малыши, как правило, реагируют на чужое расстройство с большей заботой и сочувствием, если мамы объясняли им «последствия [их] поведения для жертвы»[206].

Ориентация на другого также может быть полезна в переосмыслении вопроса о вежливости. Иногда мы уделяем так много внимания произвольным социальным условностям (сказать в нужный момент «извините» или снять шляпу в определенном месте), что дети начинают верить, будто эти нормы важнее всего. Или, что еще хуже, они начинают считать человеческое взаимодействие просто спектаклем: родительские напутствия «следи за своими манерами» или «веди себя хорошо» говорят им лишь о необходимости запомнить и к месту повторять определенные слова.

Давным-давно я поклялся, что никогда не стану одним из тех родителей, которые повторяют как попугаи: «Что нужно сказать?» — всякий раз, когда их ребенок что-то получает, побуждая его к такому же механическому «спасибо». Точно так же, говорил я себе, никогда не буду приставать к детям с вопросом «а где волшебное слово?», когда они будут что-нибудь просить. (Конечно, слово «пожалуйста» может стать волшебным, если мы отказываемся давать детям то, что они хотят, пока они его не произнесут, но это значит лишь, что мы снова действуем через личный интерес.)

В домашних условиях несложно сократить этот обмен пустыми любезностями в пользу более важных ценностей. Но мне пришлось столкнуться с фактами: даже если такие вещи не слишком заботят меня, они продолжают волновать других людей. У попрания общественных условностей есть своя цена, и принципиальный отказ быть вежливым — совсем не та позиция, которую я хочу защищать. Если говорить более конкретно, я не хочу защищать эту позицию в ущерб интересам своих детей. Реальность такова, что их будут оценивать и упрекать, если они не добавят в свою речь обязательные вежливые обороты.

Решение пришло, когда я подумал о словах «пожалуйста» и «спасибо» не как о пустой вежливости, а как о способе сделать людям приятное. Я напомнил детям, что говорить эти слова правильно, потому что всем нравится их слышать. Конечно, есть более осмысленные способы помочь людям и порадовать их, но почему бы не сделать для достижения этой цели все возможное, и большое, и маленькое? Не говорите «спасибо» из страха, что иначе я рассержусь на вас, — это очень плохая причина. Не говорите «спасибо», потому что это вежливо, — не слишком убедительный мотив. Говорите «спасибо», потому что это приносит удовольствие людям, которых вы благодарите.

Мой сын Эйза в три года сделал большое открытие о своем друге. Он объявил удивленным тоном: «Дэвид всегда остается у себя дома!» Конечно, он уже знал, что после того, как мы побываем в гостях у мальчика, домой идем без него. Но теперь он начал задумываться, что происходит после того, как мы уходим, — Дэвид прощается с нами, а затем продолжает жить в своем доме, так же как мы живем в своем. Эйза осмысливал тот факт, что у Дэвида есть своя жизнь, не зависящая от него и разворачивающаяся параллельно его собственной.

Если задуматься, способность выйти за пределы своей точки зрения, понять, как выглядит мир глазами другого человека, — одна из самых замечательных возможностей человеческого разума. Психологи называют этот процесс «переключение перспективы», и оно бывает трех видов. Первый — пространственное: я могу в буквальном смысле представить, как вы видите мир — если мы стоим лицом друг к другу, то, что находится от меня справа, от вас будет слева. Второй вариант: я могу представить, о чем вы думаете — например, как вам может быть трудно решить задачу, которая мне кажется несложной, или как ваши представления о воспитании отличаются от моих. Третий вариант — вообразить то, что вы чувствуете или что может вас расстроить, даже если меня это совсем не затрагивает. (Этот последний вариант переключения перспективы иногда путают с сопереживанием [эмпатией], которая на самом деле значит, что я разделяю ваши чувства. Сопереживать — значит не только понять, что вы злитесь, но и почувствовать злость вместе с вами.)

Жан Пиаже[207], первым начавший изучать переключение перспективы, полагал, что у детей эта способность развивается примерно к семи годам. Однако теперь считают, что методы измерения, которые он использовал, были слишком сложны для малышей и не отражали с достоверностью то, что они способны понять. Даже дошкольник уже легко совершает простейшее переключение перспективы[208]. Он знает, что другим людям может быть холодно, даже если ему тепло, или грустно, даже если ему радостно. Он начинает понимать, что папа не знает слов этой песни, потому что его не было в школе, когда ее разучивали. Он как будто осознает: несмотря на то, что он хочет порисовать фломастерами другого ребенка, тот, вероятно, расстроится, если их отнять. Да, действительно, он не в состоянии делать все это последовательно — либо действовать согласно обретенному пониманию в каждом конкретном случае. Но в целом мы довольно рано начинаем наблюдать небольшие проявления этой возможности, которая со временем становится все устойчивее.