— Он смотрит в разные стороны?!

— Именно, — подтвердил синьор Вазари. — И на обычной марке, которую я вам представил, дано каноническое изображение. Голова Леонардо повернута вправо. Если со стороны зрителя, — уточнил он. — А на вашей марке, точнее, на марке с вашего конверта, он смотрит влево! И как я вам уже сказал, это не может быть типографской ошибкой. Сейчас я вам покажу…

Синьор Вазари придвинул к себе компьютерную клавиатуру, поерзал мышкой по коврику со знаменитым изображением «Человека» Леонардо, затем набрал в поисковике «Leonardo da Vinci» и запросил «картинки».

На экране тут же появились десятки изображений Леонардо — знаменитого автопортрета, выполненного красным карандашом, и десятки портретов, сделанных другими художниками.

— Леонардо не рисовал себя, — сказал синьор Вазари, пролистывая интернет-страницы и демонстрируя нам портреты художника. — И запрещал это делать кому-либо другому. Только перед самой смертью, уже уехав во Францию под покровительство Франциска I, он сделает этот автопортрет. Поэтому художники, рисовавшие Леонардо после, брали за образец этот рисунок. Наиболее известен портрет, выполненный Чарльзом Тоунлем, — синьор Вазари еще щелкнул мышкой, и на экране монитора появился портрет Леонардо, изображенный на марке. — Художник перенес на полотно автопортрет Леонардо и дорисовал — надел на голову берет, омолодил художника, а в остальном — можно сказать, раскрасил.

— Послушайте, — сказал Дик, — но если Леонардо нарисовал себя, смотрящим влево (для зрителя — вправо), в этом был какой-то смысл. Леонардо ничего не делал просто так. Тем более — автопортрет… Это должно что-то значить.

— Вы абсолютно правы, юноша! — воскликнул синьор Вазари и тут же продолжил: — Я сейчас вам покажу. Давайте пройдем в коридор, там стоит большое зеркало.

Мы послушно двинулись за коляской синьора Вазари.

— Представьте себе, что вы пишете автопортрет, — сказал синьор Вазари, когда мы все вместе добрались до высокого, потемневшего от времени зеркала, освещенного диковинными настенными лампами с какими-то божествами на бело-желтых плафонах.

Мы все трое — я, Дик и Франческа — автоматически встали боком к зеркалу и примерились рукой, чтобы водить воображаемой кистью по воображаемому мольберту.

— Каким получится изображение? — с подвохом спросил синьор Вазари.

— Как на автопортрете Леонардо, — понял я. — Для себя мы смотрим вправо, а для зрителя — влево.

— Да, но только Леонардо был левшой! — воскликнул Дик. — Это вы имели в виду, синьор Вазари?

— Именно, — ответил тот. — Представьте, что вы бы рисовали свой автопортрет левой рукой…

Мы послушно повернулись правым боком к зеркалу, чтобы «рисовать» свои автопортреты левой рукой.

— Чтобы добиться того же ракурса, как и на автопортрете Леонардо, вам бы пришлось постоянно отворачивать голову от своей картины к зеркалу на сто восемьдесят градусов. Понимаете?

— Да, действительно, — согласился я. — Неудобно. Но это странно. Зачем он так усложнил себе задачу? Тем более что это просто рисунок, следовательно, это никак не может быть связано с композицией…

— Но этот рисунок — единственный автопортрет художника! — уточнил синьор Вазари.

— Что же это может значить?… — сосредоточенно проговорил Дик. — Право и лево… Право и лево… Каббала?!

Дик буквально прокричал это слово.

* * *

Синьор Вазари внимательно посмотрел на Дика. Что было в этом взгляде — уважение или страх? Я не мог понять.

— Что ты имеешь в виду? — я уставился на Дика с недоумением.

— Левая рука у каббалистов означает свободу и добро, то есть божественное начало в человеке, — объяснил Дик. — А правая — необходимость и зло, то есть дьявольское начало. Леонардо рисует себя левой рукой, но так, словно бы делает это правой, — закончив объяснение Дик замолчал и через секунду добавил: — «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла»…

— Что-то знакомое… — я попытался припомнить, где слышал эти слова.

— Это Мефистофель. Из «Фауста» Гёте, — шепнула мне на ухо Франческа.

— В любом случае я подтверждаю, что такой марки и такого конверта не могло быть в принципе, — синьор Вазари покатился на своем кресле обратно в кабинет, словно не желал больше продолжать эту тему. — Равно и открытки…

Дик тут же последовал за ним в кабинет, а мы с Франческой задержались в коридоре. Мы были наедине одно лишь мгновение — я и она. Совершенно случайно, без умысла. Но в этой секунде была такая интимность, такая глубина, что мы оба закраснелись.

— Но синьор Вазари, — раздался из кабинета встревоженный голос Дика, — что это значит? Кто мог послать такое письмо? Это какая-то дьявольская игра! Рукописи Леонардо — прямыми буквами, а не в зеркальном отражении. Лицо на портрете, смотрящее в левую сторону, то есть туда, куда и должно было бы смотреть, если бы мессере Леонардо так не любил свои фокусы. Наконец, открытка с двумя картинами, где одна объясняет другую.

— Да, — добавил я, входя в кабинет синьора Вазари, — и причем тут Мефистофель?

— Господа, — старик повернулся к нам и приосанился, словно собирался сказать что-то важное, — я дал вам всю информацию, на которую вы имели право. Больше того. Поэтому на этом закончим расспросы. Я признаюсь вам честно — я не понимаю, почему вас привели ко мне. Если бы я думал, что возможна ошибка, то решил бы, что произошла ошибка. Но в любом случае я, со своей стороны, не получал никаких указаний, поэтому вынужден вас переадресовать. Вы вспомнили Гёте… Так вот, вам надо к ним, а не ко мне.

Синьор Вазари говорил строго, четко, ясно, но я не понял ни одного слова — о чем речь?!

— К кому?!. — осатанел я. — К Гёте?!

— К магистру Приората Сиона, — на лице синьора Вазари не дрогнул ни один мускул.

— К магистру Приората Сиона?! — и тут я потерял дар речи, уставившись как дурак на Франческу и на Дика — может быть, они что-нибудь понимают?

— Вы сказали, что нас привели… — Дик словно и не услышал про Приорат Сиона, его беспокоило совсем другое. — Кто привел? Кто, синьор Вазари?!

— Вы умеете читать знаки, молодой человек, — с укором сказал синьор Вазари. — Не спрашивайте о том, что вы и так бы заметили, если бы захотели. А сейчас я вынужден попросить вас меня оставить, мне надо кое с кем переговорить…

ИСТОРИЧЕСКИЕ ХРОНИКИ…

Осенью 1504 года испанский десант внезапно обрушился на Неаполь, сметя береговую оборону французов. В это же время пришло известие о невероятном побеге Чезаре Борджиа из испанского замка Медина-дель-Кампо, куда он был заточен по приказу Фердинанда II Арагонского. Поразительно быстро он снова оказался в Италии.

Отступив в глубь страны, французская армия встретила испанскую у реки Гарильяно, но была разбита. 13 декабря 1504 года в Блуа был подписан договор, по которому Неаполитанское королевство перешло к Испании.