– Кажется, дождик начинается! – восторженно завопил Эмил и, картинно взмахнув руками, плюхнулся в воду.

– О Боже! – блаженно вздохнул он, сидя по грудь в реке.

Эндрю ошеломленно огляделся и, не думая больше ни о чем, рухнул рядом с Эмилом.

– Худшего марша я не помню.

– Да, из-за этой жары мы потеряли тысячи две, если не три, – сказал Эмил. Валяются вдоль дороги почти до самой Испании. Но дождь их оживит.

– А это что такое? – спросил Эндрю, заметив вдруг колеблющееся сияние в юго-восточной части неба.

– Ты что, только сейчас увидел?

– Дорогой доктор, все, что я видел за последние несколько часов, – это свою супругу, которая нагишом бегала по снегу, – вздохнул Эндрю.

– М-да. Типичный тепловой удар.

– Наверное.

– Впервые мы увидели это сияние полчаса назад. Это Рим.

– Значит, там еще сражаются, – сказал Эндрю, поднимаясь на ноги.

– Похоже на то.

– Буллфинч!

– Здесь, сэр!

– Были еще сообщения?

– Как раз сейчас подсоединяются к линии, сэр.

– Тогда дуйте туда и разузнайте поскорее, что нового. Подойдя к Меркурию, он вспрыгнул в седло. Конь возмущенно заржал, когда Эндрю оторвал его от питья и заставил выйти на берег. Достав полевой бинокль, Эндрю вперился в горизонт, будто всерьез рассчитывал разглядеть там что-нибудь. Но ничего, кроме пляшущих отсветов пламени, не увидел.

– Сколько мы прошли? – спросил он Григория.

– Немного больше тридцати миль. Кошмарный марш.

– Значит, осталось еще тридцать?

– Да, вроде бы, сэр.

– Эндрю, надеюсь, ты не думаешь делать то, о чем я думаю? – спросил подошедший Эмил.

– Передайте по цепочке, – крикнул Эндрю своему штабу, – привал два часа. Может быть, к тому времени нас нагонит гроза. Будем идти под дождем, – по крайней мере, от жары не будем мучиться.

– Нет, Эндрю, только не ночной марш. К утру ты не досчитаешься половины людей.

– Это приказ, – отрезал Эндрю.

– Сэр, только что поступило сообщение. – К нему подбежал Буллфинч.

Порывшись в седельной сумке, Эндрю вытащил коробок спичек. Зажег одну, заслоняя ее от усилившегося ветра.

Станция в Испании сообщала, что на подразделение, охранявшее мост через реку Кеннебек, совершено нападение. Силы нападавших неизвестны. После этого, минут двадцать назад, связь с западом прервалась.

– Боже правый, они позади нас! – прошептал Эндрю. И тут он все понял. Разрозненные куски головоломки соединились в одно связное целое. Его провели как последнего дурака.

Он обернулся. Если они сейчас повернут назад, то будут в Испании поздним утром. Хотя запас дров там небольшой, на пятнадцать-двадцать поездов хватит. И еще полдня, если не целый день, уйдет на то, чтобы добраться до Кеннебека. «И что дальше? – подумал он сердито. – Так и будем бегать взад и вперед, напрасно теряя людей?»

Он посмотрел на восток. «Если форсировать марш, придем в Рим к полудню. Возможно, половина людей будет способна драться. Утихомирим карфагенян. А возвращаться – какой смысл? Туда можно послать Барри, чтобы он выяснил обстановку».

– Нас все время водили за нос, Эмил, – сказал он, протягивая доктору телеграмму. Тот зажег спичку. – Я чувствовал, что тут что-то не так, – угрюмо произнес Эмил. – Этот Кромвель всегда был хитрым как лиса.

– Иногда хитрость – очень полезное свойство, особенно на войне.

– Что ты собираешься предпринять?

– Позади я ничего не могу сделать. Если мост через Кеннебек разрушен – так, значит, разрушен. Отправлю туда Барри с парой составов, пусть разведает. Первым делом надо послать курьера в Испанию. Все, кто отстал по пути, пускай тоже возвращаются туда. Вояки из них сейчас никакие. Оставим с ними Киндреда, чтобы он организовал временную команду.

– Вот это правильно. А то, боюсь, он со своей астмой не вынесет всей этой пыли и жары… Но послушай, Эндрю, если уж Кромвель решил взорвать мост, то почему не сделал этого прежде, чем мы перешли по нему?

– Потому что хотел, чтобы мы перешли.

– Но зачем? Взял бы себе Рим без всяких хлопот.

– Я тоже сначала не мог этого понять, – тихо проговорил Эндрю. – А также почему, окружив город, он не перерезал телеграфные провода. Не выслал войска, чтобы задержать нас. А главное, почему он не взорвал первым делом мост. И теперь я наконец-то понял, – прошептал он. – Этому подонку не нужен Рим. Ему нужен Суздаль.

– Я обязан спросить, что случилось с нашей армией.

– Связь с ними прервана. Это все, что я могу сообщить вам, сенатор, – буркнул Ганс.

– То есть вы не хотите ничего больше нам говорить, хотя и знаете, я так понимаю? – ухмыльнулся Михаил.

Ганс с трудом сдержался, чтобы не послать Михаила подальше или, пуще того, вызвать на поединок и всадить в него пулю.

– Сенатор, дело в том, что с востоком нас связывает одна-единственная телеграфная линия и где-то между станцией Сибирь и рекой Кеннебек ее перерезали, вот и все объяснение. Как только мне станет известно что-нибудь еще, я информирую об этом президента.

– И сенат! – добавил Михаил.

– Как командующий суздальской армией, я подчиняюсь непосредственно президенту и отчитываюсь перед ним, – отрезал Ганс.

– Я уверен, что полковник Кин владеет ситуацией, – обратился к Гансу с дружеской улыбкой сенатор Петра, – По всей вероятности, это какие-то временные неполадки. Может быть, они вызваны грозой. Я слышал, что гроза способна повредить эту телеграфную машину.

– «Временные неполадки!» – фыркнул Александр. – Сначала наша армия кидается сломя голову выручать союзника, который нам триста лет не нужен, а потом с ней случается неизвестно что. Я знал, что амбиции нашего президента ни к чему хорошему не приведут.

– Он прав, – поддержал его Михаил. – Пойдите в любой купеческий квартал и спросите жителей, нравятся ли им эти остроносые торговцы из Рима. Помяните мое слово: эта железнодорожная затея Калина доведет нас всех до погибели. Мы потратили впустую столько труда и средств, которые можно было бы употребить с пользой для всех. С самой войны наш народ ютится в жалких лачугах. Людям нужны жилища, а не железные дороги. Что железная дорога дала нам? Если бы ее не было, мы не отправили бы наших сыновей умирать на войне, до которой нам нет никакого дела. Строительство этой железной дороги разоряет нас, а когда оно будет закончено, тысячи иноземцев ринутся сюда, чтобы вытянуть из нас наши деньги, а мы останемся ни с чем.