Джаред не без удовлетворения заметил, что руки Джона слегка дрожат. И это дало ему смелость ерничать дальше.

— Можно подумать, будто вы не знали, что она после смерти отца стала завидной мишенью.

— Мне наплевать на ее деньги, понял?

— Ну конечно. Ее богатство не значит для вас ничего. Особенно если принять во внимание, что вы знакомы с ней всего несколько недель и тут же стали приударять за ней.

Джон посмотрел на него с непроницаемым выражением, но Джаред уловил скрытый гнев в глубине темных глаз детектива.

— Хотя это и не твое дело, — произнес Джон холодным, бесстрастным тоном, — но могу тебе сообщить, что давно знаю твою сестру. Мы познакомились шесть лет назад, а для лучшего понимания скажу тебе, что Эс… — Оборвав себя, он поднялся на ноги. — Почему, собственно, я должен объяснять тебе это? — Он снова указал на Джареда пальцем. — Извинись перед сестрой. Можешь сколько угодно не доверять мне и не любить меня, но ты обязан уважать свою сестру, как бы она себя ни вела. Если бы не она, ты бы до сих пор болтался по помойкам.

Он вышел из-за стола, и Джаред надеялся, что он уйдет. Вместо этого Рокет остановился перед ним и, засунув руки в карманы брюк, посмотрел на него с высоты своего роста. Джаред невольно поежился, под ложечкой неприятно засосало. На лице Мильонни не было злости, но Джаред чувствовал, что он на грани. Его плечи были напряжены, скулы ходили ходуном, и юноша приготовился к удару, который наверняка разнесет его самолюбие в клочья.

Но вопреки его ожиданиям Рокет сдержанно произнес:

— Если ты думаешь, что Виктории нужны деньги, чтобы привлекать мужчин, ты просто болван, старина.

Джаред заморгал. В памяти вдруг всплыла похожая ситуация. Как это было: «Ты безмозглый болван»? Нет. «Лучше бы у твоей матери был выкидыш, чем давать жизнь еще одному никчемному существу»? Нет, слова Джона были так далеки от того, что ему приходилось слышать от своего отца, что он мог только моргать, как испуганный кролик.

Но когда ему удалось собраться с мыслями, чтобы ответить, Джон уже отодвинул стул и направился к выходу.

«Возьми себя в руки, возьми себя в руки, возьми себя в руки». Этот рефрен звучал в его голове, когда он, выйдя из комнаты, бросился вниз по лестнице, чувствуя, как еле сдерживаемый гнев разливается по его жилам. А он так старался. Он старался изо всех сил. Но Боже праведный! Что делать, если он не мог сдерживать себя, когда Виктория была рядом? И что хуже всего, он едва сдержался, чтобы не наброситься на ее брата!

— Прекрасно. — Он резко открыл дверь в свою комнату. — Я превращаюсь в своего дорогого папашу.

— Я сомневаюсь в этом.

Джон поднял голову. Виктория сидела в другом конце комнаты на кресле, обтянутом полосатым шелком; грациозно выпрямив спину, закинув ногу на ногу, она болтала одной ногой в воздухе. Господи, он был настолько потрясен происшедшим, что не сразу заметил ее.

— Напрасно, — проговорил он, и хриплый смех вырвался из его груди. — Теперь ты знаешь, что когда-нибудь ничто не сможет удержать меня… Я был лучшим из лучших и горжусь этим. А сейчас дизайнер кукольных домиков и парень семнадцати лет от роду могут устроить мне разнос без особого труда. Кто дальше — Эсме? Она поставит меня на место?

— Просто ты не должен думать, что обязан охранять нас. Да, не должен. Особенно после разговора, который только что имел с Джаредом.

Он холодно посмотрел на нее.

— Послушай, ты считаешь, мне нужно сидеть сложа руки?

Она не шевельнулась, потом с тихим вздохом произнесла:

— Не очень хорошо получилось с Джаредом. Я сама улажу это.

Он коротко рассмеялся, не скрывая своего изумления.

— Нет. Нехорошо позволять ему обсуждать нас. Как я сказал, я не привык к подобным вещам.

— Если вернуться к тому, каким ты был тогда в Пенсаколе, как бы ты описал себя? Робот, специализирующийся на разведывательных операциях?

Он и вправду был таким болваном? Возможно. Поскольку то, что ему приходилось делать тогда, не подлежало огласке, он коротко кивнул.

— Поэтому дай себе передышку, — сказала она. — Тебе, должно быть, и вспоминать об этом непросто. Но я знаю, что ты был очень популярен среди женщин, и вряд ли ты не отдавал себе в этом отчета, когда состоял в рядах своей морской пехоты.

Он ходил из угла в угол, стараясь успокоиться, но ее слова заставили его остановиться и посмотреть на нее.

— Ты полагаешь, что эти воспоминания способны заставить меня чувствовать себя лучше? Я же говорил тебе, детка, что я не всегда могу справиться с собой. Сколько раз я говорил тебе, что готов исполнить твою просьбу и воздержаться от секса? — Он не ждал ответа. — Но всякий раз, когда я вижу тебя, я забываю об этом.

— Не помню, чтобы я протестовала. И если честно, то кто был зачинщиком того, что случилось?

Она.

— Дело не в этом. Дело в том, что я не сдержал данное слово, и тому нет никаких оправданий. Я мог бы примириться с этим, если бы не другое… Невозможно оправдать насилие по отношению к ребенку. А я ведь чуть было не ударил твоего брата.

— Поверь мне, не ты один. Я тоже. — Она пожала плечами. — Он подросток, Джон. И кому порой не хочется всыпать им по первое число?

— Нет, — спокойно возразил он. — Ты не понимаешь. Я правда хотел наказать его. Я хотел схватить его за горло и держать, пока он не побледнеет. Я хотел… Господи, Тори, я хотел ткнуть его мордой в пол. — Он сокрушенно покачал головой. — Я ничем не лучше, чем мой старик. Никогда не думал, что доживу до такого дня, когда смогу сказать это; но теперь я едва не стал жертвой своей несдержанности. Я хотел унизить его не только словом, но и физически. — Он яростно провел руками по волосам. — Ты не представляешь, какого труда мне стоило сдержаться, черт бы меня побрал… Вся моя жизнь доказывает, что я истинный сын своего отца, скорее всего он испытывал именно эти чувства, когда хотел проучить меня.

— Но ведь ты не сделал этого, — спокойно глядя ему в глаза, произнесла Тори.

— Нет, но я был близок.

— «Близок» не считается. — Она поднялась и склонилась над ним. Печально глядя на него, она осторожно провела пальцами по его руке. — Ты не сделал ничего плохого, Джон. Ты не дал воли своему гневу и не сказал Джаду, что он напрасно появился на свет, как говорил ему его собственный отец. И не ударил его.

— На этот раз… — вздохнул Джон и отступил в сторону. Доверие в ее глазах все переворачивало в его душе, потому что, видит Бог, он не заслуживал этого. Она не может понять, какое потрясение он пережил, но он-то понимал. — Не утешай меня, дорогая, потому что кто знает, что будет в следующий раз, если он опять достанет меня.

Три дня спустя Эсме вбежала в комнату Виктории чуть не плача.

— Мама, Джон не хочет играть со мной. — Она прижалась к матери. — Снова! Я сказала ему, что мы можем поиграть в «енота и муравьев», если он хочет, а он сказал «нет»!