а также разрозненные события с тех времен, когда мы бегали босоногими детьми по закоулкам деревни. И будьте уверены, синьор, у них не было повода усомниться в том, что я та, за кого себя выдаю, ибо видели на моей коже знак бастарда и, конечно же, не забыли, как много лет назад они заставляли меня страдать из-за него, мучили, издевались и злословили. Однако с каждым моим словом Текла вскипала все большей злостью. Наконец она вспыхнула, назвав меня лживой шлюхой и ведьмой, которая воспользовалась милостью жителей поселения, чтобы, узнав их самые сокровенные секреты, гнусно, из жажды наживы воспользоваться ими. Она кричала, что я не могу быть сестрой Вироне и Сальво, что я даже не напоминаю ее ни внешне, ни нравом, что я никогда прежде не жила в Интестини и не вдыхала испарения вермилиона. «Ты не одна из нас, – орала эта потаскуха, – потому что просветленные гнушаются мошенничеством, этой ходовой монетой большого мира, вещью обычной и не зазорной в тех краях, а ты отважилась явиться к нам с такой чудовищной ложью на устах, нанося боль и живым, и мертвым. И этот знак за ухом ты наверняка нарисовала каким-то своим колдовским искусством, призвав своих демонов, коих многие видели у тебя за спиной в облике черных птиц, собак или козлов».

Я ответствую, что Текла, напрочь забыв о своем горе и о своей недавней утрате, кудахтала, как курица, а остальные кумушки с пылом вторили ей, подстрекая своих мужей свернуть мне шею. И это несомненно случилось бы, потому что с утра они щедро заливали себя вином, если бы не солдаты наместника Липпи ди Спина, обходившие деревню. Они прибежали на шум, так как из-за всей этой суматохи заподозрили, что на подворье собрались заговорщики и еретики, замышляющие смерть нашего герцога, наместника и патриарха, как будто такие замыслы не держались в тишине. Но солдаты не стали вдаваться в тонкости тайных союзов, а справедливо отколотили всех гуляк, в том числе и несчастную вдову, которая, едва предав земле супруга, и сама оказалась в глубоком подземелье.

Так и я стала вашей узницей.

Все это свидетельствовала под присягой женщина, именуемая Ла Веккья, и по прочтении заявила, что это правда, открытая ею не из злобы или ненависти, а исключительно ради спасения ее души.

Поскольку же сама она остается неграмотной, после прочтения я засвидетельствовал это своей рукой.

Затем ее отвели в тайную тюрьму.

Копия ее показаний была составлена и отправлена Его Святейшеству викарию с просьбой дать дальнейшие указания и прислать опытных врачей, так как возникло подозрение в здравости ее рассудка, что местные фельдшеры и медики не могут достоверно подтвердить.

Записано мной, доктором Аббандонато ди Сан-Челесте, епископом сего трибунала.

XXVII

В деревне Чинабро в приходе Сангреале, в тайном зале трибунала, в понедельник двадцать третьего дня ноября месяца, в праздник Святой Бенинки, покровительницы убогих, в пять часов, доктор Аббандонато ди Сан-Челесте приказал снова привести из тайной тюрьмы женщину, именуемую Ла Веккья, что и было сделано, и она предстала пред судом.

Далее зачитывались показания свидетелей и задавались соответствующие вопросы.

Она отвечала скупо и без промедления. Она просила, чтобы ввиду холода и сырости, усилившихся в ее камере, ей выдали овчину, на что было дано согласие.

Я ответствую, что именно Текла со своей кузиной Мафальдой, более разумной и опытной в подлости, подготовили эту страшную ложь, представив меня ведьмой и закоренелой еретичкой, которая заманивает и побуждает других людей к преступлению. Представив ее наместнику, они только ускорили ваш приезд и помогли вам обосноваться в самом сердце Интестини, где, согласно нашим законам, вы не имели права находиться. Тем не менее, ввиду обвинений Мафальды и столь явных доказательств культа демонов, наместник Липпи ди Спина с легкостью отказался от всех договоренностей и принялся слать призывные письма викарию, требуя скорейшей духовной помощи, а лучше нескольких дюжин монахов в сандалиях, преуспевших в поиске еретической заразы. Пусть приезжают скорее и прочесывают здесь все чердаки, подвалы, отхожие места и высохшие колодцы, конюшни, курятники, сараи и каменные тайники в винных погребах, словом, пусть выковыривают из-под песка, соломы и навоза малейшие следы ведьм и их мерзких союзников. Итак, можно сказать, что вы пришли сюда по зову двух хитрых старых куриц, Мафальды и Теклы, которые вместе со всей прочей мелкой домашней птицей решили лишить меня той скромной части семейного имущества, о которой я смела просить. И обрекая сейчас неосмотрительных староверов на мучения или разжигая костер под задами вермилиан, помните, что все это происходит из-за моего наследства: двух коз, двух овец и огорода для выращивания гороха и бобов, а вовсе не из-за богохульства, дьявольских ритуалов или графского сына, как вам хочется верить. Ибо Корво погиб много лет тому назад от руки какого-то варвара, смердевшего козлиной шерстью и не понимавшего, что одним ударом меча навсегда меняет судьбу маленькой еретички из горной деревеньки и что много, много лет спустя эта девочка с обритой в знак позора головой и в покаянном мешке предстанет перед лицом трибунала.

Давайте остановимся, мой добрый синьор, на этих козах и овцах. По крайней мере, они реальны, как и ненависть Мафальды, ее супруга – бондаря Фоско, кузины Теклы, а также Гиты, Нуччии, Эвталии, поддержавших в силу семейной поруки показания родни; отягощая меня различными винами, они еще не ожидали, что придется повторять свою ложь неоднократно и пред вами, и перед другими судьями, а также что вскоре они сами начнут друг друга обвинять и запутаются в собственной лжи. Ведь чем больше они пытаются изобразить из меня алчную приблуду, тем явственней выходит на свет, что я одна из них, просветленных, взращенная на лоне деревни, именуемой Киноварью. Они не смогут отрицать моего происхождения или доказывать, что я не сестра Вироне, о которой незадолго до своей смерти писал инквизитор Рикельмо. Потому они приписывают мне многочисленные преступления, из которых, конечно же, я не отрицаю смерти трактирщика Одорико или прелюбодеяния с шарлатаном Одоном, однако отрицаю все остальное.

Ответствую, таким образом, еще раз и подтверждаю самыми святыми клятвами, что я правда могу быть сестрой бунтаря Вироне, однако я не шпионила для него и не передавала ему сообщения от сочувствующих ему селян, пастухов, еретических проповедников или же всевозможных беглецов, что скрываются в пустынных местах, далеко от глаз герцога, наместника или патриарха. Не являюсь я также и