Канаш почесал указательным пальцем кончик своего утиного носа. В этот момент у него был такой вид, словно он готов рассмеяться. В следующее мгновение он отнял руку от лица, и иллюзия развеялась.

— Что ж, — сказал он, — это справедливое требование. Узкая специализация, да? Итак, что дальше?

— В принципе, у меня все, — ответил начальник технического отдела. Подробности вы найдете в распечатке. Кстати, о подробностях. На мой взгляд, их чересчур много даже для самого подробного досье, если оно действительно добыто в отделе кадров «Кентавра».

— Вы думаете…

— Все, что я думаю по этому поводу, я уже сказал, — сухо перебил Каната начальник технического отдела. — Винчестеры останутся у вас?

— Мне они не нужны, — сказал Канаш, сохраняя непроницаемое выражение лица. — Единственное, что мне нужно — это чтобы хранящаяся на них информация не пошла гулять по свету. А впрочем… Вы правы. Пусть они пока побудут у меня.

— Да, — вставая, сказал начальник технического отдела. Он по-прежнему говорил тихо и ровно, но опытное ухо Канаша без труда уловило в его речи саркастические нотки. — У вас они, конечно, будут сохраннее.

Оставшись один, Валентин Валерьянович Канаш поморщился от наполнявшей помещение вони отечественного табака, дотянулся до окна, приоткрыл раму, включил вентилятор, закурил и откинулся на спинку кресла, задумчиво глядя на лежавшую рядом с черными коробками винчестеров полупрозрачную зеленую папку, ha-строение, поднявшееся было после ухода прокурорских нюхачей, снова ухудшилось. Канаш привык считать, что видит своих людей насквозь, и преподнесенный Чеком сюрприз на какое-то время буквально выбил у него почву из-под ног. Дело было даже не в том, что Чек связался с Баландиным. В конце концов, окажись на его месте сам Валентин Валерьянович, ему пришлось бы очень крепко подумать, как поступить. Во всяком случае, ни о какой лояльности по отношению к «Эре» и лично Юрию Рогозину речи не идет. Конечно, на свете живет масса амеб, по ошибке носящих брюки. «Вы убили мою сестру? — говорит (или думает) такая амеба. — Но, боже мой, это же было так давно! Забудем об этом, ведь мы же с вами интеллигентные люди! Кроме того, вы мой шеф, а шеф, как известно, всегда прав». Но Чек, как выяснилось, к числу амеб не относился, и Канашу не нужно было долго ломать голову, чтобы понять, чего добивается бывший программист. Если он не потребовал с Рогозина денег, вместо этого снюхавшись с хромым, значит, деньги его не интересуют. Субтильный мозгляк с музыкальными пальцами на поверку оказался крепким орешком и, похоже, жаждал рогозинской крови.

Канаш коротко усмехнулся уголками своего похожего на след от удара топором рта. Ему вспомнился старый тост, услышанный им с экрана телевизора: «Так выпьем же за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями!» Чек мог сколько угодно жаждать крови: напиться ему все равно было не суждено, потому что на пути у него стоял Валентин Валерьянович Канаш. Это была его главная обязанность — защищать Рогозина, а Канаш всегда добросовестно относился к своим обязанностям. По крайней мере, до тех пор, пока его устраивала оплата.

Месть… Канаш снова посмотрел на зеленую папку. Месть — чепуха, но вот это… Судя по тому, что сказал начальник технического отдела, папка содержала в себе настоящие неприятности. Если бы нарытая Чеком информация была использована так, как предполагалось изначально — аккуратно, по назначению, продуманно и осторожно, — она послужила бы отличным оружием в конкурентной схватке с зарвавшимся «Кентавром». Компромат, подумал Канаш, это как змеиный яд. В малых дозах это лекарство, но при необдуманном использовании такого лекарства можно запросто откинуть копыта. А использовать по своему усмотрению информацию, касающуюся спецслужб, это все равно что играть в «русскую рулетку» с револьвером, в барабане которого нет ни одного свободного гнезда.

Он потушил сигарету, открыл папку и потратил несколько минут на беглый просмотр ее содержимого. Очкастый хиппи, похоже, был прав: ни одна фирма не могла собрать такое полное досье на человека, когда-то имевшего отношение к главному разведывательному управлению. Канаш снова почесал кончик носа согнутым указательным пальцем. Проклятый сопляк действительно как-то проник в тот темный, тщательно замаскированный чулан, в котором ГРУ хранит свое грязное белье, и ухитрился при этом остаться в живых.

«Надолго ли? — подумал Канаш, бесцельно тасуя листы распечатки. — Он солгал мне, сказав, что ничего не нашел на сотрудников „Кентавра“. Значит, у него была мысль использовать эту информацию по своему усмотрению. Собрался, наверное, шантажировать этого Аверкина… Надо бы найти его и аккуратно присмотреться: может быть, наш компьютерный гений вертится где-нибудь поблизости. А надо ли? Не лучше ли держаться от всего этого подальше? ГРУ — это тебе не кооператив „Улыбка“, с этими ребятами шутки плохи. Как было бы чудесно, если бы они свернули Чеку шею, не тронув при этом нашу контору. Но это, конечно, мечты. Если этот дурак уже вышел на Аверкина, его наверняка ищут по всей Москве. Хорошо бы найти его раньше, чем он загремит в кутузку. Найти и вежливо попросить замолчать, желательно — навечно…»

На столе ожил селектор. Погруженный в свои размышления Канаш заметно вздрогнул, когда динамик издал мелодичный сигнал, в котором при некотором усилии можно было распознать первые такты «Подмосковных вечеров». Валентин Валерьянович бросил листы распечатки в зеленую папку и утопил клавишу громкой связи.

— Восьмой на первой линии, — без предисловий доложила секретарша.

Секретарша у Канаша была немолодая, очень некрасивая и дрессированная, как немецкая овчарка. В свое время она перекладывала бумажки в том же отделе Комитета, в котором служил Канаш, и Валентин Валерьянович считал, что ее профессиональные качества с лихвой искупают то обстоятельство, что она страшна, как смертный грех.

Он отключил селектор и снял трубку многоканального телефона, чувствуя привычное волнение охотника, напавшего на след зверя. Человек, которого секретарша представила как Восьмого, был старшим группы, на всякий случай оставленной Канашом в квартире Чека. Вряд ли он звонил для того, чтобы спросить разрешения отлучиться в сортир, а значит, события сдвинулись с мертвой точки. Неужели они взяли этого маленького стервеца?

— Слушаю, — сказал он в микрофон.

— Валенти'рьяныч, — зачастил Восьмой, из-за спешки превратив имя и отчество Канаша в какой-то винегрет. Кроме спешки, в его голосе было что-то еще. Канашу показалось, что его подчиненный начал ни с того ни с сего слегка шепелявить, словно у него не хватало парочки передних зубов или не до конца закрывался рот. — Лажа, Валенти'рьяныч!

— Что? — переспросил Канаш. Переспросил не потому, что чего-нибудь не расслышал, а просто для того, чтобы взять коротенький тайм-аут. Ему было необходимо собраться с мыслями. Паническая скороговорка Восьмого прозвучала для него как гром с ясного неба. Он-то надеялся, что ему доложат об успешном завершении операции, а тут… — Не части, говори толком. Что ты сепетишь, как будто тебе под хвост скипидаром плеснули? Что случилось?