Князь сохранил старшинство волынян в их племенном союзе – видимо, в знак признательности за добровольное покорение города Волыни. Именно Владимир стал стольным градом западных земель. Именно здесь сел на княжение Всеволод Владимирович, младший сын киевского князя и Рогнеды. Владимир-Волынский превратился подлинно в главный город Западной Руси. В сферу его влияния входили не только волынские земли, но и Червенские грады, и непокоренные еще владения белых хорватов.

В этой связи несколько умалялась роль Турова. Сначала град Владимир вошел в Туровскую епархию, и в перечнях волынских митрополитов грек Фома, туровский епископ, стоит на первом месте. Но затем во Владимире учредили независимую епископию, намного превышавшую

туровскую размерами. Имя первого епископа по поздним летописям, Стефан, заимствовано (как в случаях с Черниговом и Белгородом) из позднейшей истории. Синодики же называют первым владимирским епископом после Фомы – некоего Анития. Более о нем ничего не известно. А жаль, поскольку именно он позднее должен был стать одним из главных наставников святого Бориса Владимировича.

Итак, новопостроенный Владимир, не только в церковном смысле, рос отчасти за счет Турова, а это не могло радовать вошедшего в возраст «двуотчича» Святополка. Он с ревностью смотрел на Владимирское княжество и на все происходящее там, видя в самом основании нового града знак отцовской нелюбви. Отцовской ли? Святополк не просто знал, чей он сын на самом деле. Он с гордостью считал и провозглашал себя сыном Ярополка, избрав в качестве княжеского знака, в отличие от Владимира и всех его сыновей, древний двузубец Рюриковичей. Задумывался ли юноша уже тогда о мести? Неведомо. Во всяком случае, Святополк прилагал усилия к обогащению и укреплению собственных земель. Его трудами чуть севернее Припяти, между Туровом и Берестьем, разросся новый град – Пинск, одна из главных его резиденций.

Владимир провел в волынском походе и за строительством новых городов весну и лето 992 года. Зазимовал он, судя по всему, также на западе. Неудивительно, если в только что «срубленном» Владимире. После окончательного покорения Волыни на очереди было завоевание хорватских земель, и возвращаться в Киев не имело смысла.

Передвижения русских войск в Побужье вызвали тревогу в Польше. Дело в том, что как раз в 992 году скончался Мешко. На престол вступил его сын от чешки Добравы Болеслав – немедленно изгнавший из страны свою мачеху Оду с ее сыновьями Мешко и Ламбертом. Задушенная Болеславом в зародыше смута тем не менее подозрительно совпала с походом Владимира на запад. Болеслав, конечно, не мог знать о намерениях киевского князя. Воспринял же он движение русской рати однозначно – как угрозу большой войны. Потому и он привел войска к червенскому порубежью, и со ссылкой на русскую угрозу отказался явиться по вызову германского императора на его войну с полабскими славянами-язычниками.

Но Владимир не собирался более воевать с Польшей. Весной 993 года его войска выступили через Червонную Русь к Верхнему Поднестровью, землям Белой Хорватии. Русские летописи кратки в упоминании этого последнего описанного ими похода великого князя. «Пошел Владимир на хорватов», – этим свидетельство и ограничивается. Но и из позднейшего подчинения почти всех земель белых хорватов Руси, и из несомненного факта крещения всех их по греческому обряду явствует, что война была успешной. Хорваты, конечно, стремились сохранить только что обретенную независимость и оказали сопротивление. Тем не менее едва ли оно являлось по-настоящему организованным и упорным. Наверняка среди хорватской знати, платившей доселе дань чехам, нашлись сторонники подчинения гораздо более близким по крови киевским русам. Крещение же вообще не должно было натолкнуться на особое противодействие – на землях хорватов уже на протяжении нескольких десятилетий вели проповедь миссионеры Пражской епархии. Греческий обряд в соединении со славянским богослужебным языком оказался для тянувшихся к христианству хорватов подлинным даром. Жители Закарпатья, подкарпатские русины, сохраняли верность ему и века спустя, вопреки жесточайшим гонениям времен католического господства. Крещение хорватов оказалось важнейшей задачей для учрежденной Владимиром и Леоном самостоятельной Владимирской епархии.

С походом на хорватов была подведена последняя черта под племенной раздробленностью восточнославянских земель. Все до единого племенные союзы отныне подчинялись власти великого киевского князя. Владимир завершил труды своих предков, создав величайшую державу Восточной Европы и одно из крупнейших европейских государств. Отличие его от отца, деда и пращуров заключалось в том, что он действительно – при помощи Добрыни – осознал в свое время, по какому пути следует идти. Главное же – он строил не просто великую страну, но страну христианскую. И высший знак видится в том, что все восточные славяне сплотились в Русь только тогда, когда княжеский скипетр увенчался крестом.

Вслед за походом на хорватов и в связи с ним «Повесть временных лет» содержит обширный вставной рассказ о печенежском набеге, отсутствующий в Начальном летописи. И тут мы вынуждены сделать довольно обширное отступление. Дело в том, что с этим преданием мы выходим за пределы реальной истории конца Х века на просторы народного творчества. Владимир очень быстро стал персонажем легенды, воплотившейся в десятках былин «Владимирова» цикла. И первые из них начали складываться уже в следующем столетии после кончины князя, если не при его жизни. Проследим же историю того, как эпоха Владимира становилась былинным веком. И начнем как раз с двух преданий, вставленных автором «Повести временных лет» в Начальную летопись – под 993 и 997 годами.

Русский народный эпос складывался на протяжении веков и многими устами. Слагали похвальные песни в честь побед и трагические в память поражений придворные песнотворцы, хранившие традиции дохристианской еще дружинной поэзии. Песни эти из княжеских стольных градов разносились по Руси паломниками-каликами и бродячими скоморохами – частыми персонажами былин. Сельские сказители перенимали занесенные сюжеты, сплетали их с местными преданиями и ранее сложенными в племенной толще песнями. На Руси крещеной эпос рождался новый, христианский, – но в него вливались и старые, языческие образы, поверья, мифы.

Имя Владимира попало в этот бурлящий водоворот мифов, преданий и песен очень рано. Скорее всего, еще при его жизни. Масштабные перемены, охватившие все стороны жизни строящейся Руси, до самых дальних ее уголков, захватывали воображение современников и потомков. Длящаяся же десятилетиями, упорная и успешная война с кочевниками давала необходимую пищу для создания героического эпоса. Как и многие другие деяния князя – скажем, впервые за долгие годы победоносный поход на греков или последовавшая затем женитьба на «царице». Придворные песнотворцы Владимира слагали песни-славы в честь князя и его доблестных дружинников. След их находим мы в Начальном своде. Создатель его излагает историю похода на Полоцк и женитьбы на Рогнеде стихом дружинной былины, запечатленным две сотни лет спустя «Словом о полку Игореве». У дружины, у духовенства, у масс русского люда были свои предания о Владимире и его эпохе. По мере того как эпоха уходила в прошлое, предания обретали новые, причудливые связи, и нередко с прославленным «Красным Солнышком» связывались события и деяния времен его далеких предков.