С любопытством разглядывая туалеты индонезийской знати, я неожиданно почувствовала беспокойство, смутное ощущение опасности, которое, как мне казалось, я уже испытывала недавно. Когда-то давно, занимаясь боевыми искусствами, я училась спиной ощущать взгляд противника. В повседневной жизни я не использовала эту способность, лишь иногда для тренировки настраиваясь на восприятие "кожей" окружающего мира, но случалось, что хорошо знакомые техники срабатывали сами по себе, и я начинала на расстоянии воспринимать чье-то невидимое присутствие, человека, который думал обо мне или, может быть, смотрел на меня.

- Подожди минутку, - сказала я Сианону.

- Куда ты?

- Я сейчас. Хочу кое-что посмотреть.

С типичным для туриста любопытством рассматривая архитектуру дворцовых сооружений, я двинулась в направлении, в котором меня подталкивали ощущения. Странное чувство становилось все сильнее. Казалось, меня тянет в сторону мощный невидимый магнит. Завернув за угол, я остановилась. На меня в упор смотрели зловещие черные глаза на широкоскулом смуглом лице.

Я сразу узнала его. Луксаман Сурьяди, отец де

вочки-феи. Мастер боевых искусств, сумевший вернуться из амока в мир людей.

- Здравствуйте, - сказала я. - Вы тоже пришли на праздник?

Луксаман кивнул головой, но выражение его лица было далеко не праздничным.

- Я знал, что ты умеешь _чувствовать_.

Сильный непривычный акцент заставлял внимательно вслушиваться в его английскую речь.

- Что вы имеете в виду? - не поняла я.

- Ты ведь почувствовала меня.

- Пожалуй, да.

- Можешь идти. Он ждет тебя.

- Кто ждет? Стив?

- Нет. Тот, с которым ты пришла. Будь осторожна с ним.

- Почему? Он хочет причинить мне вред?

- Просто будь осторожна.

- Хорошо.

Луксаман чуть заметно наклонил голову и, отвернувшись от меня, бесшумно растаял в наступающих сумерках.

- Где ты была? - недовольно поинтересовался Ляо.

- Да так, хотела кое-что посмотреть.

- Ты прямо как ребенок. Носишься туда-сюда.

Я погладила полицейского по руке.

- Не нервничай. Все будет хорошо.

- Я и не нервничаю.

- Конечно, ты не нервничаешь, - усмехнулась я. - Обожаю мужчин с железными нервами.

Как ни странно, несмотря на предупреждение, касающееся Сианона, встреча с Луксаманом удивительным образом успокоила меня. Интуитивно я понимала, что слова в нашем диалоге не имели особого значения. Зловещий мастер боевых искусств вынудил меня подойти к нему, чтобы передать мне что-то еще, помимо предупреждения.

Как всегда в случае внесловесной и внелогической передачи информации, характерной для восточных эзотерических учений, важно было не то, что он сказал, а скорее то, чего он _не сказал_. Луксаман передал мне какое-то странное чувство, которое я пока не хотела осмысливать и расшифровывать. Это чувство было связано с Сианоном и с тем, что должно было произойти. Ради собственного спокойствия я предпочла подавить его и загнать поглубже в подсознание. К черту всю эту мистику! Чему быть - того не миновать. Надо просто вести себя более осторожно, и тогда все закончится хорошо. По крайней мере, хотелось бы в это верить.

* * *

Два охранника у входа внимательно сверяли приглашения со списком гостей. Девушка в красно-золотом наряде с поклоном протянула нам программу праздника в розовом переплете, украшенном изображением башни княжеского дворца и стилизованным изображением Гаруды.

"Карья Агунг Малигиа" - было написано в заголовке. В скобках приводился перевод: "Княжеское жертвоприношение очищения".

- А почему Малигиа? - спросила я Сианона. - Разве праздник называется не Балигиа?

- Балигиа - балийское слово. На бахаса Индонесиа - официальном языке Индонезии - оно звучит как Малигиа.

- Так эти Карангасемы князья или раджи?

- Они потомки правивших на Бали раджей. Князья или принцы - это европейский эквивалент титула.

- Господин Сукиебуси! Рад приветствовать вас!

Нам широко улыбался полноватый усатый индонезиец в белых полотняных одеждах и белой шапочке, напоминающей надетую поперек головы пилотку с забавными улиточными рожками и массивной золотой кокардой, изображающей вездесущую Гаруду.

- Принц Барингли. А это моя подруга, Ирина Волкова, писательница, представил нас Сианон.

- В самом деле? - расплылся в улыбке принц. - И что же вы пишете? Стихи? Прозу?

- Прозу, - ответила я.

- Замечательно. Это просто замечательно. А я вот в молодости стихами баловался.

Везет же мне на поэтов!

- Всегда мечтала писать стихи, - соврала я. - Но для этого у меня, к сожалению, не хватало таланта.

- Если хотите, я могу почитать вам кое-что из моих произведений. Разумеется, если это вам интересно.

- Это огромная честь для меня, - с легкой растерянностью произнесла я, пытаясь угадать, на каком языке творит потомок Карангасемов, хотя, если честно, для меня не имело особого значения, будет ли это бахаса Индонесиа или балийский диалект.

Принц цепко подхватил меня под локоть и, оторвав от Сианона, поволок куда-то в толпу гостей.

Я недоуменно посмотрела на полицейского. Ляо лукаво улыбнулся мне, подмигнул и исчез в толпе.

Карья сучи чо пти дхарма,

Анчинтийя Лока мокса карма...

вдохновенно декламировал Барингли.

Я с удовлетворением отметила, что благодаря юношескому увлечению эзотерическими учениями без особой подготовки понимаю индонезийский язык. Мне были известны целых три слова: мокса, карма и дхарма. Этого было достаточно, чтобы сообразить, о чем идет речь.

- В этом стихотворении я напоминаю о том, что спасение, избавление, освобождение состоят в соединении с абсолютным божеством, обитающим в Анчитийа Лока, - пояснил принц.

- Я об этом уже догадалась, - глубокомысленно кивнула я. - Сразу чувствуется, что у вас настоящий талант. Как великолепно подобрана рифма: "карма - дхарма". Звучит даже лучше, чем исконно русские "розы - морозы".

- Мо-ро-зы, - по складам повторил Барингли. - А что это такое?

Интересно, как объяснить балийцу, что такое морозы?

- Это основная причина, по которой я сбежала на Бали из Москвы, вздохнула я. - У вас во дворце есть морозильник?

- Разумеется, и не один.

- Так вот, жить в Москве еще хуже, чем в морозильнике. В морозильнике по крайней мере не дует ветер и никогда не идет снег.