Как любой советский загранработник, оплачиваемый несравненно хуже, чем его коллеги из других стран, Петров всегда был заинтересован в дополнительном заработке. Бялогурский тоже постоянно жаловался на финансовые трудности и злился на кураторов из АСИО, проявлявших, с его точки зрения, неслыханную скупость.

Служба безопасности вначале платила ему четыре фунта в неделю. Агент требовал надбавки и к концу 1952 года жалованье увеличили до 10 фунтов. Он считал это недостаточным и регулярно поднимал вопрос о прибавке, ссылаясь на объективные обстоятельства. «Оперативные расходы на шпионскую игру становились слишком высокими, чтобы покрывать их из кармана агента, даже если бы он и был процветающим в материальном отношении человеком, а я таковым не был. Служба безопасности по-прежнему выделяла мне 10 фунтов в неделю. Эта сумма была определена весьма произвольно на ранней стадии моей оперативной деятельности, когда ещё не было ясно, окажутся ли её результаты существенными или нет. По мере дальнейшей работы, я стал посещать ночные клубы, получая от Службы сумму на уровне школьного пособия. Кроме того, эта работа не позволяла мне расслабиться круглые сутки, что весьма отрицательно сказывалось на моей врачебной практике. Финансовое бремя стало для меня непосильным»[424].

Бялогурский подчеркивал, что из-за своей агентурной деятельности он не мог уделять достаточное время врачебной практике и музыке, что оборачивалось для него ощутимыми убытками. Между тем, на перспективу это были основные источники его благосостояния, ведь работа на АСИО в один прекрасный момент могла прекратиться (как, собственно, потом и случилось). Руководство организации не отличалось щедростью и сомневалось, что расходы окупятся. Причины все те же: неверие в то, что Петров станет перебежчиком и опасения, что сам Бялогурский мог стать объектом успешной вербовки и вести двойную игру.

В результате оба «приятеля» поправляли свои дела доступными им способами. Из Москвы Петрову было поручено найти адвоката для ведения процесса по одному судебному делу. На это выделялось 30 000. фунтов, из которых адвокату причиталось 15 %. Петров просил Бялгоруского отыскать юриста, который удовлетворился бы пятью процентами, имея в виду разделить оставшиеся 10 % между собой. Вполне возможно, что этот «бизнес-проект» увенчался успехом. Остальные были помельче.

Петров просил Бялогурского доставать фальшивые квитанции о его пребывании в сиднейских отелях (на максимальные суммы) и о медицинских осмотрах, чтобы посольство их оплачивало. Навар делили «по совести». Между прочим, эту нехитрую схему предложила Евдокия, которая, пользуясь своей должность бухгалтера выдавала нужные суммы по квитанциям поляка.

Петров не брезговал перепродажей через Бялогурского виски, который со скидкой покупал в магазинах «дьюти фри», пользуясь своим дипломатическим статусом. Часть они выпивали, остальное перепродавали по ценам ниже рыночных, но выше отпускных. Заметим, что и сегодня в российских посольствах подобный «бизнес» не редкость.

Петров наверняка мог приступить к результативной вербовке Бялогурского с учетом его финансовых проблем и беспринципности. В апреле 1953 года поляк предложил ему внести 500 фунтов для покупки на паях излюбленного ими кафе «Адриа» на Кинг-кросс. Казалось, рыбка сама лезет на крючок. Петров отреагировал позитивно, сказав, что подобная сумма для него «пустяк». Но когда Бялогурский заговорил о расписке, заявил: мол, это ни к чему, он полностью доверяет ему как другу[425]. Между тем, для вербовки расписка, конечно, нужна, особенно с учетом того, что Петров не стал бы платить из своего кармана, а запросил разрешение центра. Разведчик не стал раскручивать идею с покупкой кафе, которая в профессиональном плане могла оказаться весьма заманчивой.

На наш взгляд, Бялогурский мог принять предложение советской разведки, никакие моральные соображение не удержали бы Diabolo от такого шага, если бы он сулил адекватное вознаграждение. Свою роль сыграли бы и его трения с АИО. Однако сюжет не получил своего развития.

Немаловажный вопрос – почему в советском посольстве вовремя не обратили внимание на участившиеся встречи Петрова с Бялогурским и не забили тревогу?

Нужно сказать, что внимание обратили, и трудно было не обратить. То, что врача-музыканта часто видели с Петровым, бросалось в глаза и вызывало вопросы. Ведь помимо неформальных, скрытых контактов, общение осуществлялось на виду и не только на официальных приемах. Петров вместе с Бялогурским летал из Канберры в Сидней и обратно, даже начал брать с собой поляка на встречу дипкурьеров, хотя в советской дипломатической практике эта процедура всегда организовывалась с соблюдением повышенных мер безопасности и конфиденциальности. Однако в какой-то момент он почувствовал, что это слишком тесное общение вызывает недоумение в посольстве и на него бросают косые взгляды. Пошли разговоры, пересуды. О подозрительном контакте резидента сообщили в центр (это могли сделать посол, торговый атташе или военные) Пришлось принимать меры предосторожности.

«Ты, вероятно удивляешься, почему я больше не беру тебя с собой встречать в аэропорту наших дипкурьеров и официальных лиц, – сказал Петров Бялогурскому. – Если бы я и дальше делал это, наши люди отнеслись бы к этому не очень хорошо. Помнишь, как ты приехал со мной на встречу в порту нашего сотрудника, направлявшегося в Новую Зеландию. Так вот в Москву доложили, что ты был при его встрече вместе со мной на судне. Поэтому нам лучше не появляться вместе без крайней необходимости. Эти люди постоянно следят друг за другом, и если у них появляется возможность подставить друг другу ножку, они обязательно сделают это. Когда они увидят нас, то обязательно скажут: опять Петров и Бялогурский пьют вместе. Как будто для них это имеет какое-то значение»[426].

Хотя в посольстве были осведомлены о подозрительной «связи» резидента, докопаться до сути там не успели, и толком не знали, что из себя представляет Бялогурский. Харьковец, например, называл его «чехом»[427]. И дипломаты, и военные могли лишь предполагать, что он как-то связан со спецслужбами.

Когда Петров выпивал и у него развязывался язык, он говорил Бялогурскому, что в посольстве, дескать, завидуют его дружбе с «местным». В беседах же со своими коллегами он мог ссылаться на задачи «агентурной разработки», что служило неплохим прикрытием. Но шло время, а результатов эта «разработка» не давала.

Идиллическое партнерство двух агентов не могло длиться бесконечно. Вероятно, оба могли и дальше общаться в свое удовольствие, для порядка отправляя малозначимые донесения кураторам в своих ведомствах, однако те требовали конкретной отдачи. Москву раздражало отсутствие ощутимых достижений в деятельности Петрова, а АСИО – в деятельности Бялогурского. Последний уверял контрразведчиков, что «плод» вот-вот созреет и сам упадет им в руки, но этого не происходило. В АСИО все более скептически относились к обещаниям своего агента, вызывали возмущение и его завышенные, как считали в службе безопасности, финансовые запросы.