Примерно в одно и то же время с созданием учения о клеточной патологии в истории медицины произошло еще одно революционное событие — в январе тысяча восемьсот сорок девятого года в Соединенных Штатах появилась первая дипломированная женщина-врач (настоящий врач, а не акушерка!). Звали счастливицу Элизабет Блэкуэлл, и была она англичанкой, которую родители в детстве увезли в Америку. Медицинское образование она получила в Женевском медицинском колледже Нью-Йорка, где была первой и единственной студенткой. Поступление в колледж оказалось для Элизабет серьезным испытанием. Декан отказывал, она настаивала. Поняв, что отделаться от столь настырной особы ему не удастся, декан предложил поставить вопрос о приеме на голосование — классический пример ухода от личной ответственности под видом приверженности демократическим ценностям. Голосовать предстояло студентам, как наиболее заинтересованным или не заинтересованным в том, чтобы рядом с ними обучалась женщина. Декан предупредил Элизабет, что одного голоса, поданного против нее, будет достаточно для отказа. Но студенты единогласно проголосовали «за». Впоследствии некоторые из них говорили Элизабет, что приняли всю эту историю с голосованием за розыгрыш. Но, так или иначе, Элизабет была принята в колледж, прошла полный курс обучения и получила врачебный диплом. Профессиональный путь доктора Блэкуэлл был непростым, она не раз подвергалась дискриминации по гендерному признаку, но невзгоды ее не сломили. В Нью-Йорке она открыла лазарет для лечения бедных женщин и детей, при котором впоследствии устроила медицинский колледж для обучения женщин. Несколько раз она бывала в Лондоне, а в 1875 году переехала сюда и стала преподавать гинекологию в новой Лондонской медицинской школе для женщин. О своей жизни Элизабет Блэкуэлл рассказала в автобиографической книге «Пионерская работа по открытию женщинам пути в медицину».

Одним из самых стойких противников теории Вирхова был русский ученый Иван Сеченов, который занимался физиологией, и в частности физиологией головного мозга. Труды Сеченова и его ученика, нобелевского лауреата Ивана Павлова, имели огромное значение для развития физиологии, как нормальной, так и патологической. Неприятие Сеченовым теории Вирхова на первый взгляд может показаться удивительным, ведь в науке невозможно быть «правильным на пятьдесят процентов» — или ты практик-рационалист, или догматик-схоласт. Можно ошибаться, но нельзя переступить через свои принципы.

«Клеточная патология, в основе которой лежит физиологическая самостоятельность клеточки, или по крайней мере гегемония ее над окружающей средой, как принцип ложна. Учение это есть не более как крайняя ступень развития анатомического направления в патологии», — написал Сеченов в тысяча восемьсот шестидесятом году, то есть через двенадцать лет после публикации «Клеточной патологии» и прилагавшихся к ней лекций. К тому времени правильность взглядов Вирхова не вызывала сомнений у большинства ученых, в том числе и у Карла Рокитанского…

Странно?

На самом деле ничего странного нет. Просто Вирхов и Рокитанский были анатомами и гистологами, изучавшими строение организма, а Сеченов был физиологом и изучал работу организма. Для гистолога конечной (или отправной, это зависит от того, с какой стороны посмотреть) точкой является клетка, а для физиолога — молекула, потому что все процессы, протекающие в организме, представляют собой химические реакции. И вдобавок, как шутят медики, все физиологи в какой-то степени являются сторонниками гуморальной теории, поскольку все эти химические реакции происходят в водной среде, в биологических жидкостях.

Второй причиной была нервная система, изучением работы которой Сеченов в основном и занимался. Собственно, все современное представление о функционировании нервной системы основано на работах Сеченова и Павлова. Воспринимая организм как единое целое, управляемое нервной системой, трудно «сузить» свое представление до отдельных клеток… Примерно такое же взаимное непонимание можно наблюдать между сторонниками хард-рока и классической музыки. По сути дела, музыка едина, но у каждого она своя. А еще любая разумная критика (разумная, а не огульная!) приносит пользу концепциям. Критика — это тот хирургический скальпель, который отделяет все ненужное и ошибочное. Человеку свойственно ошибаться, и гении не составляют исключения из этого правила. В теории Вирхова были ошибки, слабые места, которые впоследствии исправили другие ученые.

Перечислять то, что сделал в физиологии Сеченов, можно долго. Проще будет назвать самые главные его достижения, касающиеся работы нервной системы.

Сеченов доказал, что передача нервных импульсов происходит химическим путем. Он открыл наличие тормозящих центров в головном мозге и установил, что нервная деятельность состоит из двух процессов — раздражения и торможения, а не из одного раздражения, как считалось раньше. Это открытие имело для физиологии и неврологии такое же значение, как изобретение парового двигателя для механики. Итогом работ Сеченова по изучению работы нервной системы стали фундаментальные труды «Рефлексы головного мозга», «Физиология нервной системы» и «Физиология нервных центров».

Выдвинутое Сеченовым положение о рефлекторной основе психической деятельности развил его ученик Иван Павлов, разделивший рефлексы (стереотипные реакции организма) на безусловные или врожденные и условные, которые приобретаются после рождения. Но Нобелевскую премию Павлов получил за исследования по физиологии пищеварения. Впрочем, эти исследования были тесно связаны с нервной деятельностью. Известный психиатр Макс Гамильтон[139], тот самый, кто разработал шкалу для оценки депрессии, сказал однажды, что Павлов своими исследованиями расстроил всех владельцев домашних животных — до Павлова люди воспринимали то оживление, с которым их встречали питомцы, как проявление любви, а Павлов объяснил, что это всего лишь предвкушение кормежки.

Подобно Эрнсту фон Бергманну, Павлов сначала хотел пойти по стопам своего отца и стать священником. Но незадолго до завершения обучения в семинарии он прочел работу Сеченова «Рефлексы головного мозга» и понял, что его призвание — физиология. В Российской империи действовали ограничения, касающиеся обучения бывших семинаристов. В частности, нельзя было перейти из семинарии на медицинский или естественно-научный факультет университета. Павлову пришлось вначале поступить на юридический факультет Петербургского университета, и уже оттуда, спустя некоторое время, он смог перейти на естественное отделение физико-математического факультета. По окончании обучения в университете Павлов поступил на третий курс петербургской Медико-хирургической академии, которая в то время считалась одним из самых авторитетных учебных заведений Российской империи. Когда Павлов закончил учиться, ему было уже тридцать лет — довольно солидный возраст для начинающего врача. Но гениям свойственно быстро наверстывать упущенное (русские по этому поводу говорят, что они долго запрягают лошадь в повозку, но зато быстро едут). В тридцать четыре года Павлов защитил докторскую диссертацию, посвященную изучению сердечной иннервации. После защиты он уехал в Германию для продолжения образования, а по возвращении стал заведующим кафедрой фармакологии в академии. Для сорока одного года — хорошая карьера. Заодно Павлов стал заведовать физиологическим отделом в Петербургском институте экспериментальной медицины. Ему удалось продолжить свою исследовательскую работу и после Октябрьского переворота — до конца своей жизни он руководил советским Институтом физиологии[140].