– Знаешь Бена Дина? – сказал мне однажды Сэм. – Я зол на этого парня и скажу тебе почему. Зимой 68-го года мы с ним собирали змей в горах к северу от Биг-Сэнди.

– Что значит «собирали змей», Сэм?

– Ну ты даешь! Это значит ловить змей, конечно же – гремучих змей для зоологических садов, музеев и цирковых номеров. Это делается так: группа змееловов поднимается в горы в начале осени с припасами на всю зиму, устраивает стоянку где-нибудь в центре и принимается за работу, как только установится сезон спячки, но до того, как выпадет много снега. Полагаю, ты знаешь, что, когда ночи становятся холоднее, змеи заползают под большие плоские камни, сворачиваются в клубок и лежат там, замерзшие и неподвижные, пока теплые весенние дни не согреют их и не заставят размяться и заняться делом.

Мы ходим по горам, поднимаем камни, делаем из змей удобные связки и несем их на стоянку, где в течение снежного сезона сортируем их, помечаем согласно качеству и пакуем для перевозки. Иногда снежный человек съедает за зиму целую дюжину змееловов.

Мы с Беном как-то раз ходили по горам, собрали несколько связок отличных змей и тут наткнулись на широкий камень, под которым по всем признакам должны были быть змеи, но мы не смогли его поднять. Вся верхняя часть горы, похоже, держалась главным образом на этом камне. Делать было нечего, пришлось делать под него подкоп; я взял лопату и расширял отверстие, через которое змеи заползли внутрь, до тех пор, пока не смог пролезть в него сам. Я забрался внутрь и обнаружил что-то вроде пещеры в камне, чуть ли не битком набитой прекрасными змеями, некоторые были длиной в человеческий рост. Ты бы насладился этим зрелищем! Они аккуратно лежали по сторонам пещеры, по дюжине на каждой койке, а некоторые висели под потолком в гамаках, словно моряки. К тому времени, как я приблизительно подсчитал их, уже стемнело, и начался сильный снег. Вернуться в тот вечер на стоянку было невозможно, а внутри было достаточно места лишь для одного человека.

– Внутри чего, Сэм?

– Эй, ты вообще слушаешь, что я тебе говорю? Тебе бесполезно что-то рассказывать. Может быть, ты все же подождешь, пока я закончу, а потом расскажешь что-нибудь свое? Мы решили тянуть жребий, чтобы определить, кто будет спать внутри. Выпало мне. Вот такое везение, ведь этот Бен всегда тянул соломинку, а я их держал. Это было ужасно! Но даже внутри было холодно, и я больше часа не мог уснуть. Однако ближе к утру я проснулся в тепле и покое. Полная луна как раз поднималась в долине; ее свет попадал в дыру, через которую я пролез, и в пещере было светло как днем.

– Но Сэм, согласно моей астрономии полная луна никогда не всходит к утру.

– А разве речь идет о твоей астрономии? Кто вообще рассказывает – ты или я? Вечно ты думаешь, что знаешь больше меня, и вечно клянешься, что это не так, и вечно говоришь то, что я сам хотел сказать, и… А, что толку с тобой спорить! Как я уже сказал, змеи стали просыпаться примерно в то же время, что и я – я слышал, как они переворачиваются на другой бок и вздыхают. Вскоре одна из них встала и зевнула. Она не имела в виду ничего плохого, но такое поведение необычно для змей в это время года. Постепенно они начали кивать головами, желая друг другу доброго утра, и вскоре одна змея заметила меня и обратила внимание остальных на этот факт. После этого они все потянулись к выходу из пещеры, где я лежал, и стали перевешиваться через края своих постелей, чтобы изучить меня. Не могу описать это странное зрелище; такое было впечатление, что настала середина марта, и впереди был теплый сезон! Змей оказалось больше, чем я насчитал, и они были крупнее, чем я думал. Чем больше они просыпались, тем шире зевали и тем длиннее растягивались. Толстые змеи в гамаках надо мной в любой момент могли вывалиться оттуда и свернуть себе шею.

И тут меня осенило, в чем дело. Бен, который мерз снаружи, развел на скале здоровенный костер, и тепло заставило змей думать, что уже конец весны. Я лежал там и думал: ну как же у совершенно взрослого мужика хватило ума учудить такое! Я был так зол, что готов был его убить. Я потерял веру в человечество. Если бы я, прежде чем лечь спать, не заткнул вход большим круглым камнем, который от жары расширился так, что его было не вышибить и гидравлическим молотом, я бы оделся и пошел прямиком домой.

– Но Сэм, ты ведь сказал, что проход был открыт и в него светила луна.

– Опять ты начинаешь! Вечно мне противоречишь и намекаешь на то, что луна должна часами оставаться в одном положении, и говоришь, что кто-то другой рассказывает лучше меня, и хочешь поссориться! Я рассказывал эту историю твоему брату в Милк-Ривер сто миллионов раз, и он ни разу ни слова не сказал против.

– Я тебе верю, Сэм, он ведь глух как пень.

– Я тебе скажу, что с ним делать! Я знаю одного парня в Смит Вэлли, который вылечит его за минуту. Это парень дюжину раз избавлял округ Вашингтон от глухоты. Я не знаю ни одного случая, который продержался бы против него десять секунд. Возьми три части горца змеиного, смешай с галлоном смазки для колес, и… Пойду поищу рецепт!

И Сэм ракетой умчался.

Вот она, в старом шелковом платье, с мелкими кудрями на голове и шустрым котом на коленях.

Никогда вам о ней не рассказывал?

Что ж, расскажу.

Двадцать лет назад многие молодые люди, обладавшие в остальном хорошим характером, улучшили бы его еще больше ради этой девушки, и любой из них считал бы, что вознагражден с избытком, если бы она возложила букетик цветов на его могилу. Мод была того же мнения и не стала бы даже составлять букетик. И она была самой здравомыслящей девушкой из всех, что я знал, как вы услышите дальше!

Я любил ее, она любила меня. Мы любили себя до безумия. Мод жила в миле от всех прочих домов, не считая одного кирпичного амбара. Во доме не было даже сторожевой собаки, не считая ее отца. Этот напыщенный старый слабак неистово меня ненавидел: он говорил, что я склонен к пьянству, и в указанном состоянии был совершенно с ним несовместим. Мне он тоже не нравился.

Однажды вечером я зашел к Мод и к своему удивлению встретил ее у калитки, в наброшенной на голову шали и явно в сильном возбуждении. Она торопливо сказала мне, что старик заболел лихорадкой, сошел с ума и глумился над ней.

Это была ложь; у старика что-то случилось с глазами – личный секретарь равноденствия, или что-нибудь в этом роде; видел он не очень хорошо, но он был не более безумен, чем я трезв.

– Я тихонько сидела рядом, – сказала Мод, – когда он сел в постели и начал! Никогда за всю свою жизнь! Я так рада, что ты пришел; ты сможешь присмотреть за ним, пока я схожу за врачом. Сейчас он успокоился, но погоди, у него еще случится новый паралогизм! Когда они бывают… о боже! Не разрешай ему говорить и вставать с постели – врач говорит, что это продлит диагноз. Иди туда. О боже! Что же я буду должна делать?

И, высморкавшись в уголок шали, Мод умчалась, словно клоун.

Я торопливо и без стука вошел в спальню старика.