— Значит, ты лгал, когда говорил, что любишь меня?

«Может, согласиться? — вдруг подумал он, — нет, это было бы трусостью. Грейс заслужила правду. Всю правду».

— Я не лгал тебе. Я действительно тебя люблю. Любовь бывает очень разной. Она не идиотка, чтобы не понимать этого.

— Но не так сильно, чтобы жениться?

— Я не смог бы любить ни одну другую женщину больше, чем я люблю тебя. Но я…

Грейс подняла руку, останавливая его. Ей показалось, что она поняла, и если она права, то вряд ли сможет когда-нибудь его простить.

— Из-за Обри? Потому что у меня ребенок от другого?

Этан метнулся к ней так быстро, сжал руку так сильно, что она вздрогнула.

— Я люблю ее, Грейс. Если бы она думала обо мне как об отце, я был бы самым гордым и счастливым мужчиной на свете. Ты должна это знать.

— Ничего я не должна знать. Ты говоришь, что любишь меня, любишь ее, но отказываешься от нас. Мне больно, Этан.

— Прости. Прости меня. — Он резко убрал руку, словно обжегшись. — Я знаю, что причиняю тебе боль. Я знал, что так будет. Я не имел права заходить так далеко.

— Но ты это сделал, — ровным, безжизненным голосом сказала она. — Ты не мог не знать, что я буду чувствовать, чего буду ждать от тебя.

— Да, я знал. Я должен был быть честным с тобой. Мне нет оправдания. — «Кроме того, что я нуждался в тебе, Грейс, не мог жить без тебя». — Я вообще не собираюсь жениться.

— Этан, не считай меня идиоткой. — Грейс только тяжело вздохнула, слишком обессиленная, чтобы бушевать. — Такие люди, как мы, не заводят романы. Мы женимся, создаем семьи. Мы простые, обыкновенные, и, может, кому-то это кажется скучным, но мы такие.

Этан не отрывал глаз от своих рук. Конечно, она права. Или была бы права, если бы он был таким, каким казался ей. Только она не знает всей правды.

— Дело не в тебе, Грейс.

Господи, как унизительно! Наверное, Джек Кейси пробормотал бы то же самое, если бы задержался для объяснений.

— Не во мне? Тогда в ком же?

— Дело во мне. Я не могу создать семью из-за своего прошлого, из-за своих корней.

— Прошлое? Корни? Твои корни здесь, в Сент-Кристофере. Твои родители — Рэймонд и Стелла Куин.

— Нет. — Этан заставил себя взглянуть на нее. — Я вырос в вонючих трущобах на окраинах Вашингтона и Балтимора. Меня родила шлюха, продававшая себя и меня за бутылку виски или за несколько долларов. Ты не представляешь, откуда я пришел и чем был.

— Этан, я знаю, что твое детство было кошмаром. — Она больше не могла злиться, пыталась смягчить адскую боль, горевшую в его глазах. — Я знаю, что твоя мать — твоя биологическая мать — была проституткой.

— Шлюхой, — поправил Этан. — Проститутка — слишком чистое слово.

— Ладно, — согласилась Грейс, видя в его глазах не только боль, но и ярость, дикую первобытную ярость. — Ты прошел через ад до того, как появился здесь, до того, как Куины дали тебе надежду, и любовь, и дом. Но ты стал их сыном. Ты стал Этаном Куином.

— Это не меняет кровь.

— Я не понимаю тебя.

— Конечно. Как она может понять? Она росла, зная, кто ее родители, кто родители ее родителей. Ей не приходилось спрашивать себя, какие мерзости она могла унаследовать от них. Но она поймет, он объяснит ей, и дело с концом.

— Моя мать была крупной женщиной. Эти большие руки и черт знает что еще я унаследовал от нее. — Он снова опустил взгляд, только сейчас заметил, что сжал кулаки. — Я не знаю, кто был моим отцом. Думаю, она тоже не знала. Просто один из ее клиентов. Она не избавилась от меня только потому, что уже сделала много абортов и не хотела рисковать своим здоровьем. Так она мне говорила.

— Это очень жестоко.

— Господи!

Этан вскочил, выпрыгнул на причал, заходил взад-вперед. Грейс последовала за ним. Он прав только в одном: она не знает этого мужчину, мечущегося по причалу, сжимающего кулаки, готового наброситься на любого, кто окажется у него на пути.

Поэтому она не стала приближаться к нему.

— Она была чудовищем. Она избивала меня до бесчувствия просто так, даже не пытаясь найти причину. Правда, иногда ей казалось, что у нее есть повод, но это было совсем необязательно.

— О, Этан. — Желая облегчить его страдания, Грейс протянула к нему руки, но он отшатнулся:

— Не трогай меня сейчас! — Он уже не отвечал за себя и боялся собственной слепой ярости. — Не трогай меня!

Грейс беспомощно опустила руки, тщетно сражаясь с подступившими к глазам слезами.

— Однажды ей пришлось отвезти меня в больницу. Думаю, она просто испугалась, что я сдохну у нее на руках. Потом мы переехали из Вашингтона в Балтимор. Врач задавал слишком много вопросов. Как я упал с лестницы? Как умудрился получить сотрясение мозга и сломать пару ребер? Помню, я тогда удивлялся, почему она не бросила меня в больнице. Потом понял: она лишилась бы пособия и бесплатной боксерской груши. Очень веские причины. И она держалась за них, пока мне не стукнуло восемь.

Этан резко остановился и повернулся лицом к Грейс. Ярость душила его, обжигала горло, рвалась из всех пор.

— Тогда она решила, что мне пора отрабатывать свое содержание. Она достаточно долго крутилась в своем бизнесе и знала, где найти мужчин, не интересующихся женщинами. Мужчин, которые заплатят за ребенка.

Грейс не могла говорить. Она прижала руку к горлу, словно пытаясь вытолкнуть слова, любые слова. Не получилось. Она лишь стояла неподвижно. С мертвенно-бледным лицом, с огромными, полными ужаса глазами.

— В первый раз я отчаянно дрался. Дрался так, будто от этого зависела моя жизнь, и не верил, старался не верить, что это случится. Просто не может случиться со мной. Я уже имел представление о сексе, потому что жил рядом с ним всю свою жизнь. Но я не знал всего. Не верил, что это возможно, пока это не произошло. Пока я уже не мог ничего остановить.

— Этан! О боже… — Грейс разрыдалась от жалости к тому несчастному мальчику.

— Она заработала двадцать долларов, два отдала мне. И сделала из меня шлюху.

— Нет…

— Я сжег деньги, но это ничего не изменило. Она оставила меня в покое на пару недель, потом продала снова. И во второй раз я снова сопротивлялся. Еще отчаяннее, чем в первый, потому что теперь уже знал, что меня ждет. Я дрался, отбивался, кусался, но он был гораздо сильнее меня. И тогда я сдался. Я взял деньги и спрятал их, надеясь, что однажды их будет достаточно, чтобы сбежать. Убить ее и сбежать. Видит бог, убить ее я хотел еще больше, чем сбежать.

Грейс закрыла глаза.

— И ты убил ее?

Этан попытался понять, что она теперь чувствует к нему. Жалость? Презрение? Отвращение? Надежду на то, что он убил то чудовище? Страх от того, что он смог убить?