О русской армии Наполеон вспоминал уже на острове Святой Елены так: «Русская армия 1805 года была лучшей из всех выставленных когда-либо против меня. Эта армия никогда не проиграла бы Бородинского сражения»…

Это высокое качество русской армии объясняется, помимо природных свойств русского офицера и солдата, еще и тем, что та русская армия была еще суворовской — жила еще наследием великого века.

Одиннадцать лет прошло от штурма прагского ретраншамента до шенграбенского дела, и всего шесть лет отделяли Аустерлиц от Треббии. При сроке службы в 25 лет нет ничего удивительного, что не только старикам (помнившим Рымник и Измаил), но и молодым еще офицерам и солдатам — недавним героям Муттенской долины — был лично известен и граф Александр Васильевич, и его «Наука побеждать». А иной седой капитан или штаб-офицер — хранитель духа и традиций — вспоминал еще Ларгу и Кагул. И когда Дохтуров, в трагическую минуту Аустерлицкого побоища, обнажив свою золотую саблю, крикнул своим мушкетерам: «Ребята, вот шпага матушки Екатерины!» — те его поняли…

Все старшие начальники этого похода — ближайшие сподвижники Суворова. Кутузов — «правая рука» под Измаилом, Багратион — герой Швейцарского похода и, наконец, Вейротер не кто иной, как начальник штаба Суворова. Это последнее обстоятельство надо иметь в виду для объяснения того авторитета, которым пользовался Вейротер в союзной армии. «План Вейротера был хорош, — говорил Наполеон, — если б моя армия стояла все время не двигаясь, как верстовые столбы. Атакуй я на шесть часов позже — я был бы разбит»…

Кутузов в эту кампанию держал экзамен на полководца и выдержал его блестяще. За исключением Петра I на Пруте и Суворова в Швейцарии, ни одному еще русскому главнокомандующему не приходилось действовать в более тяжелой обстановке, чем Кутузову в его отступлении от Браунау до Цнайма. Отступление его образцово. Переход на левый берег Дуная под Кремсом нарушил все расчеты Наполеона, что, совместно с разгромом Мортье под Дюрнштейном, указывает на большой стратегический его глазомер. Цнаймские же переговоры с Мюратом, где Кутузов спас русскую армию, показывают, кроме того, что у нашего главнокомандующего помимо хитрости был и ум, и притом государственный ум. Никто (и даже более одаренный собственно в военном отношении полководец) не поступил бы так на его месте. Одни — подобно австрийскому офицеру — поверили бы Мюрату (не верить слову короля неаполитанского было бы просто неловко), другие — несколько более проницательные — не поверив, ввязались бы в бой, чем совершенно погубили бы дело. Додуматься же до симулирования «контр-пропозиций» (и притом «необычайно выгодных» для противника) мог лишь один Кутузов.

Присутствие императора Александра в армии стесняло Кутузова — как всегда стесняет главнокомандующего присутствие монарха (если только монарх не является военным гением), — и вытекающая отсюда неизбежно двойственность в распоряжениях. Поэтому обвинять Кутузова в аустерлицком разгроме не приходится. Аустерлицкая авантюра была ему навязана свыше — подобно тому, как семь лет спустя ему будет навязана (одновременно и «верхами», и «низами») — авантюра бородинская. Аустерлиц едва не погубил армию, Бородино едва не погубило Россию, Кутузов это понимал, но ничего не мог поделать.

Император Александр I в эту свою первую кампанию находился всецело под влиянием своего окружения — молодых (как и он сам) приближенных во главе с князем Долгоруким, ездивших во французский лагерь парламентерами и боявшихся лишь одного — как бы Наполеон не бежал раньше, чем его успеют разбить… Плац-парадная гатчинская школа отца, кроме того, способствовала в сильнейшей степени утрате государем чувства военной действительности (вспомним лишь сентенцию о параде на «Царицыном лугу», как вещи, очевидно, более серьезной, чем начавшееся Аустерлицкое сражение). Отправляясь на борьбу с величайшим из полководцев, молодой император захватил с собой планы гатчинских маневров и экзерциций шести отцовских батальонов, в твердой уверенности, что это — альфа и омега военного искусства!

Военные дарования Александра I бесспорны. После Петра I он, конечно, самый одаренный в этом отношении из наших государей. Дарования эти сказались в последующих войнах, но при том в области исключительно стратегической — тактический глазомер его был окончательно и бесповоротно испорчен на гатчинском плацу. Он очень многому научился у таких советников, как князь Волконский, Барклай де Толли, Толь и Дибич. Ему принадлежит идея (и блестящая идея) перехода Ботнического залива по льду в Шведскую войну 1808–1809 годов, а также план захвата линий отступления Наполеона в 1812 году. В кампанию 1813 года «Трахтенбергский план» был выработан при его личном участии, а в 1814 году он настоял на решившем судьбу Европы походе на Париж — до него сто лет спустя не додумалась хваленая «немецкая доктрина».

Кампания 1806–1807 годов

Несмотря на Аустерлиц и отпадение Австрии, император Александр оставался непреклонным в своем стремлении «спасти Европу» от Наполеона. Надежды возлагались на союз с Англией, Швецией и Пруссией.

Эта последняя пропустила в 1805 году исключительно удобный случай обрушиться со 100-тысячной армией в тыл Наполеона. Страна и армия требовали войны — и нерешительный король Фридрих-Вильгельм III вынужден был после долгих колебаний уступить общему желанию и объявить войну Франции, отправив Наполеону дерзкий ультиматум (очистить Германию, созвать конгресс для всеобщего примирения, признать Северо-Германский союз во главе с Пруссией, созданный в противовес Рейнскому союзу Наполеона).

Император французов предвидел такой оборот дел и потому не особенно торопился с выводом своей армии из немецких земель по окончании кампании 1805 года. В момент конфликта в августе 1806 года у него там было 6 корпусов.

Сосредоточив в Шварцвальде 80 000, он выждал подхода двух прусских армий Гогенлоэ и герцога Брауншвейгского — общей силой 120 000 (поровну) и 14 октября нанес им сокрушительное поражение под Иеной (сам Наполеон против Гогенлоэ) и Ауэрштедтом (корпус Даву против Брауншвейгского). Остатки прусских армий, бежав за Эльбу, положили оружие — Гогенлоэ у Пренцлау (28 октября), Блюхер, заменивший смертельно раненного герцога — в Любеке (9 ноября). Сильнейшая крепость Германии — Магдебург с 23-тысячным гарнизоном и 450 орудиями сдалась без выстрела двум эскадронам французских гусар. Берлин поднес ключи победителю, и Наполеон в три недели покорил всю Пруссию. Пруссаков охватил ужас, и они не думали о продолжении борьбы: сильные крепости сдавались французским разъездам по первому их требованию. Из 186 000 прусских войск около 25 000 было убито и ранено, свыше 100 000 сдалось в плен, до 45 000 дезертировало и рассеялось, осталось лишь 14 000 генерала Лестока, искавших спасения в привислинских крепостях. Король бежал под защиту русских штыков. Прусская армия перестала существовать… Иена