— Тихо, все в порядке. Этого больше не повторится, — твердо пообещал ей Рован, вспомнив выражение лица королевы.

Он не думал, что она устроила весь этот спектакль: уж слишком искренне она была потрясена тем, что увидела. Но сейчас вряд ли был подходящий момент, чтобы убеждать в этом Гвинет.

Гвинет отодвинулась от него. Глаза у нее были огромные.

— Нет, не говори так! У тебя такой вид, будто ты сейчас пойдешь и убьешь его… а потом… ох, Рован!

И она снова, по-прежнему дрожа, бросилась в его объятия.

Что ж, она была права. У него было огромное желание убить Дадли. Но сделать это он не мог. Тогда что же он мог ей пообещать?

— Я клянусь тебе, что больше никогда не позволю ему подойти к тебе близко! — громко произнес он.

— Лучше было бы, если бы… если бы…

Рован понял, что она думает: «…если бы Дадли умер». Он взял Гвинет за подбородок и, откидывая влажные волосы с ее лица, шепнул:

— Никогда не говори этого.

Он вдруг опустился на колени перед той, что стояла рядом с ним, нагая и трепещущая, взял ее за руку и произнес:

— Я клянусь, Гвинет, что буду защищать тебя от любого зла даже ценой своей жизни, — а потом поднял взгляд на нее и добавил: — И что буду любить тебя до моего последнего вздоха.

Она тихо вздохнула и упала перед ним на колени. Его руки обняли ее голову, ее глаза, блестящие от слез, искали его взгляд. А потом ее губы прижались к его губам. Она поцеловала его с глубокой и полной боли нежностью, и такая же нежность переполнила его душу и чувства.

Он поднял Гвинет с пола, отнес на большую кровать с балдахином, нежно уложил ее и сам лег рядом. Он шептал ей тихо, его дыхание касалось ее тела едва ощутимым дуновением, а его слова были полны страсти и тверды, как сталь.

— Клянусь тебе своей честью: что бы ни случилось, я буду любить тебя до последнего дня моей жизни, каждой каплей крови, каждой частицей моей плоти и моей души…

— Рован! — беззвучно вскрикнула она, и ее губы снова слились с его губами.

Потом она стала ласкать его плечи, проводя по ним языком, даря утонченное наслаждение. А ее ладони, изящные и соблазняющие, в это время скользили вдоль всего его тела. Он чувствовал в своем сердце страсть и должен был поклясться в этом телесно, как только что поклялся в верности словами. И он с яростной силой схватил ее, повернул так, что она оказалась под ним. Подчиняясь вспышкам нарастающей страсти, он ласкал ее самыми откровенными ласками, соблазняя и маня влажными, обжигающими касаниями языка и нежными гладящими движениями. Никогда ни одну женщину он не ласкал так страстно, так настойчиво и так нежно. Как бы сильно ни пылало его тело, оно не могло передать все, что хотела сказать его душа. Он чувствовал, что никогда не устанет любить ее. Она возбуждала его снова и снова, когда приподнималась навстречу его желанию. Под конец оба они лежали, глотая ртом воздух и дрожа, сплетясь руками и ногами. Он не хотел уходить от нее, не хотел расставаться с ней.

— Мы уедем отсюда. Сегодня вечером, — тихо сказал он.

— Рован, мы не можем уехать. Нас послала сюда одна королева и пригласила в гости другая.

— У меня есть земли в Англии и благодаря им есть права, — заявил он.

Гвинет наконец отодвинулась от него и стала гладить его лицо. На ее губах играла улыбка.

— Рован! Мы тратим столько времени на молитвы о том, чтобы нашей королевой не управляли страсти. Мы не должны уехать отсюда в гневе и без разрешения. По-моему, Елизавета очень уважает тебя. Поговори с ней снова. Мы не можем стать ей врагами.

Лежавший неподвижно Рован подумал, что ему все это безразлично. Потом он наконец вздохнул:

— Я сейчас позову Энни, чтобы ты не оставалась одна.

— И попроси Елизавету, чтобы она разрешила тебе поговорить с ней наедине. Она хотела устроить переполох, по всей видимости, это так. Но хотя я и не знаю ее, чем больше я думаю над этим, тем меньше верю, что она желала именно того, что произошло. Я не верю, что отношения между двумя странами могут столь напряженными из-за такого… — Она прикусила губу, встряхнула головой и закончила: — Такого обычного случая: один мужчина пожелал любовницу другого.

Рован отодвинулся от нее и сурово нахмурился. Его лицо вытянулось.

— Разве ты ничего не слышала из того, что я тебе говорил?

Гвинет улыбнулась:

— Как раз наоборот. Я наслаждалась и вздрагивала от счастья при каждом твоем слове. Но для Дадли, если он и знал что-то, важно было только, что ты — великий лорд Лохревен, а я — леди, у которой гораздо меньше земли. В прошлом ты женился на богатейшей наследнице, а меня вряд ли назовешь такой. Я здесь защитница королевы Марии и потому не очень ценная добыча для мужчины.

— Нет добычи ценней, чем ты, — хрипло произнес Рован.

— Я боюсь: вдруг я сплю, потом проснусь, и окажется, что все это был только сон, — сказала Гвинет.

— Это не сон, — ответил он, прижимая ее к груди.

Вдруг он встал с постели.

— Оставайся здесь, пока не услышишь, что Энни в соседней комнате.

Говоря это, Рован стал быстро одеваться, не забыв и про горские знаки своего высокого звания.

Он ушел от Гвинет, но сначала убедился, что в зале никого нет. У выхода он увидел Томаса и приказал ему разыскать Энни, а также сказал о своем желании, чтобы они оба находились рядом с комнатами своих хозяев и оберегали леди Гвинет. Томас быстро и с серьезным видом выполнил приказ, и Рован отправился искать королеву.

Хотя Рован потребовал, чтобы она осталась в его комнате, Гвинет осмелилась вернуться в свою и начала одеваться. Нырнув в узкое льняное платье, она стала ждать Энни, чтобы та помогла ей надеть корсет, нижние юбки и прочие принадлежности роскошного наряда, в котором она собиралась предстать вечером. Она фрейлина королевы Марии и поэтому никогда не позволит себе выглядеть менее модной, чем придворные дамы Елизаветы. Гвинет сердилась на то, что ее так ужасно предали, и, несмотря на ту настойчивость, с которой несколько минут назад она убеждала Рована, девушка совершенно не была уверена, что понимает смысл произошедшего. Может быть, Елизавета отпустила Рована как раз вовремя, чтобы не допустить изнасилования и предупредить Дадли, показать ему, что всегда будет управлять им, как пожелает?

Этого Гвинет не знала. Она знала только, что с каждой минутой все больше тоскует по дому.

— Боже, сгнои всех потомков этой дряни, Генриха VII, — выругалась она вслух — и словно окаменела, вспомнив, что Рован — внук короля Шотландии Якова V, то есть тоже потомок Генриха VII Английского. — Нет, его негодных законных потомков, — уточнила она вполголоса. — И особенно королеву Елизавету, — добавила она, чувствуя, что этого пока достаточно.

Наконец пришла Энни.

— Силы небесные! Да вы сегодня не в духе, хозяйка! — ахнула она.