От всего происходящего у меня начался ступор, и я чуть заикаться не начала:

— Что значит «попусту»?

— То и значит! Вот появится твой Кондрад, тогда и расскажем.

— Мам, ты издеваешься? Как он здесь появится?

Мама пожала плечами и сообщила:

— Если настоящий мужчина, то появится. А если нет, то и жалеть не о чем.

— Ик… ты еще скажи, что настоящий мужчина должен вырастить сына, посадить дерево и построить дом.

— И что в этом неправильного? — ехидно посмотрела на меня мама и добила: — Хотя, зная твой характер, ты этот дом развалишь по кирпичику, дерево обязательно спилишь, чтоб горизонт не загораживало, и назло всем принципам осчастливишь его дочерью.

— Ну ма-а-а-м!

— Что «ма-а-а-м», — передразнила она меня. — Кто в первом классе наловил лягушек и выпустил их гулять на уроке чтения? Не ты? Или, может, не ты взорвала кабинет химии, пытаясь получить динамит? Или не ты механизировала скелет и довела бедную учительницу до сердечного приступа, когда он попытался поцеловать ей руку? А кто спер первомайские лозунги и, сшив из них парашют, спустил кошку со школьной крыши? Несчастное животное орало дурниной, пока летело к земле под надписью «Свободу трудящимся всех стран!». Скажешь, тоже не ты?

Ответить на это мне было нечего, и я стыдливо промолчала, вспоминая про себя все пакости, о которых мама еще не знала. Или знала, но промолчала, перечислив самые запомнившиеся. Пока я пребывала в задумчивости, мама подсела поближе, обняла меня и сказала:

— Все будет хорошо, доченька. Твое от тебя никуда не денется. Судьба и на печке найдет.

— Хотелось бы на это надеяться, — призналась я, обнимая ее в ответ, и, вдруг вспомнив, поинтересовалась: — Мам, а как ты думаешь, почему он… ну… никак не соглашался…

Мама отстранила меня и, глядя в глаза, прямо спросила:

— Почему он с тобой не переспал?

Да, наша мама не умеет выражаться экивоками и называет все своими именами. Покраснев, кивнула и замерла в ожидании ответа. Мама подумала и выдала:

— Точно сказать не могу, не знаю всех предпосылок, но думаю, немаловажную роль здесь сыграло то, что невеста должна идти под венец непорочной. Могла бы и сама догадаться.

Меня охватил панический ужас:

— Ты хочешь сказать, что он думал, что я девственница?

— Где-то так, — подтвердила мама, и мне стало не по себе. Подумав, я категорически отказалась: — На гименопластику не пойду! Или пускай берет, какая есть, или ну его на фиг! И вообще, может, он никогда не появится, а я тут мучайся!

— Уже взял, — спокойно заметила мама.

С таким справедливым замечанием я не могла не согласиться. И дальше мы уже обсуждали, как мне жить и что сказать папе и братьям, если они спросят о происхождении шрамов, хотя мама авторитетно утверждала, что они даже не заметят. И замечу, как всегда оказалась права.

Жизнь шла своим чередом, время летело быстро. Наступила осень, начались занятия в институте. От Кондрада не было ни слуху ни духу, и я старалась о нем думать поменьше, заполняя свой день разнообразными занятиями. Вечерами от усталости я валилась с ног, с трудом доползая до подушки.

Наступил ноябрь. Я отпраздновала свое девятнадцатилетние.

Одна, без него. Время меня совсем не лечило, лишь мучило сомнениями. Пора бы уже забыть и смириться, но сердце никак не хотело верить, что это окончание моей истории. Не сказать, чтобы я пребывала в полнейшем унынии. Моя жизнь осталась полноценной и была не лишена радостей. Вот только ночи выдавались тяжелыми и тоскливыми, когда хотелось выть на луну. В такие ночи я садилась на подоконник и долго смотрела на звездное небо, пытаясь угадать, чем он занимается. Получалось у меня это плохо: воображение подсовывало мне стада баб, окружающих его в надежде на благосклонность. И еще мне постоянно казалось, что за мной наблюдают. М-дя, так и манией преследования обзавестись недолго. Нет, правда, меня частенько беспокоил пристальный, настойчивый взгляд в спину. Так и подмывало обернуться и сказать:

— Ку-ку! Кто там?

Промелькнули новогодние праздники, и все чаще ко мне приходила мысль, что ждать бесполезно. За полгода ни одной весточки, ни одного намека. Разум и сердце сходились в такие минуты в смертельной схватке. Разум доказывал опасность ожидания у моря погоды, а сердце возражало, что настоящей любви не страшно ни время, ни расстояние. Пока у них была ничья.

Однажды субботним январским вечером, возвращаясь с тренировки, я завернула в свой двор и увидела…

В такие морозные снежные вечера мама выгоняет мужчин из дома, заставляя заниматься их общественно-полезным трудом, снег там почистить, горки для ребятишек соорудить, каток залить. Зайдя в арку, я увидела, что, во дворе тусовались трое моих братьев. И о чем-то горячо разговаривали с высоким широкоплечим парнем, стоящим спиной ко мне. Одетый в короткую кожаную куртку, черные джинсы, обтягивающие узкие бедра, и высокие бутсы, он так напоминал Кондрада, что мне стало нехорошо. Ноги ослабели, начиная подкашиваться. И еще эти черные густые вьющиеся волосы, стянутые в низкий хвост… Вдруг меня заметил Егор и завопил во все глотку:

— Илонка, тут тебя какой-то мужик домогается!

«Мужик» стремительно обернулся, сверкнув яркими зелеными глазами, и я села в сугроб. Передо мной стоял Кондрад. Я сошла с ума! Ей-богу, спятила! У меня глюки! Вот так и сидела в сугробе, пока он стремительно преодолевал разделяющее нас расстояние и выуживал меня из снега, прижимая к себе. Стоя плотно прижатой к нему, ощущая щекой приятную колючесть шерстяного свитера и слыша бешеное биение его сердца, я все еще не могла поверить в реальность происходящего. В голову пришла абсолютно дурацкая мысль, что стоит проверить, не галлюцинация ли он. И я для начала крепенько его пощупала за спину, но эффекта не добилась, тогда попыталась ущипнуть, но была перехвачена и еще сильнее прижата к накачанному торсу. Щеку опалило горячее дыхание, когда он наклонился к моему уху и шепнул:

— Опять сбежать пытаешься? Не пущу!

На что я смогла лишь задать глупый вопрос:

— Это правда ты?

— Я, — подтвердил Кондрад.

И дождался.

— Какой кошмар!

В ответ на мое заявление он вскинул голову и расхохотался, выговорив сквозь смех:

— Ты не меняешься! Как всегда, в своем репертуаре!

Чувствуя себя счастливой до неприличия, я все же собралась конкретно ответить по поводу его гогота, как раздался напряженный голос Егора:

— И что это за хмырь мацает нашу сестру на виду у всего двора?

Выглянув из-за распахнутой куртки и счастливо улыбаясь во весь рот, я узрела братьев, окруживших нас и глядевших весьма настороженно. Егор демонстративно разглядывал свои кулаки. Денис грозно щурился, сложив руки на груди. А Тарас, ехидно усмехаясь, крутил в руках лопату.