— Отцепись, Игнат, ты тоже не застрахован.

У Глушова нашлись тут знакомые, и Гребова, председателя одного из крупных, славившегося на все Черноземье, колхозов, он знал хорошо, стараясь смягчить разговор вокруг несчастья со своим отрядом; и Батурин, сидевший напротив, молча и пытавшийся составить мнение о новых для себя людях, пожалуй, впервые почувствовал к Глушову дружеское расположение. «Почему это раньше я его недолюбливал? — подумал он с недоумением. — Смотри, как он ловко отводит от Трофимова и подставляет себя. Сердцевина в нем, оказывается, тверже, чем я думал».

От реки тянуло прохладой, ночь была светлая, мягкая, теплая.

Батурин глядел в небо и решал, справится Машинский или придется подбросить ему кого-нибудь на помощь; Гребов теперь что-то оживленно рассказывал Глушову.

— В Россоши базу рванули, — услышал Батурин густой голос Гребова. — Там, оказывается, у немцев горючее было запасено. Здорово рванули, два дня подступиться не могли. Ты, Михайла Савельевич, часом не знаешь, кто сработал? Аккуратная работа, первый сорт.

— Не знаю, тебя хотел спросить, Степаныч, — спокойно ответил Глушов; обдергивая на себе гимнастерку; Батурин слегка повернул голову и увидел худощавого человека, в кепке с длинным козырьком, пиджак на руке, полотняная рубашка заправлена в брюки. Он снял кепку, вытер ею лоб и, поправив очки, сказал:

— Здравствуйте, товарищи.

Он здоровался с каждым; Батурин тоже встал и назвал себя.

— Хорошо, что встретились, у меня для вас есть кое-что. — Батурин увидел сквозь толстые стекла очков пристальные глаза. — А я вас и представлял таким, будем знакомы очно. Потом вы подойдите ко мне.

— Хорошо, есть.

Корж поискал глазами место, Гребов указал на перевернутую, старую лодку, где они раньше сидели с Глушовым.

— Благодарю, Игнат Степанович. Товарищи, давайте рассаживайтесь кто как может. Начнем. Козленюк, смелее, смелее, вот место рядом.

Корж встал, положил пиджак, пригладил короткий седой ершик на голове.

Батурин отметил, что он часто поправляет очки, осторожно, двумя пальцами притрагиваясь к дужкам.

— Так вот, товарищи, — начал Корж, — уже в самое последнее время обстоятельства во многом изменились. Вам уже должно быть известно, мы понесли значительный урон. Немцы какими-то путями смогли незаметно подойти к базе Первого Ржанского отряда, две трети наличного состава убито или взято в плен. Но урон не измеряется только числом погибших, есть и другие потери, морального порядка. И они велики, не мне вам говорить. К тому же на фоне нового немецкого наступления на фронтах. В мае немцы захватили Керченский полуостров, в начале июля пал Севастополь. Сейчас немцы ведут широкое наступление на юго-запад, выходят в районы Воронежа. Товарищи, у народа напряжены силы до крайности, и как будто не жалеем себя, а вынуждены констатировать… Вот и давайте поговорим. Здесь представлено большинство руководства отрядами, давайте поговорим о том, у кого что накипело, обсудим ряд первостепенных задач, выложим злободневные свои вопросы. В основном их три. Координация действий всех партизанских отрядов и групп области между собой и с подпольем в городах, налаживание более четкой и быстрой информации, и создание областного штаба партизанского движения. И, конечно, вопрос вопросов: как бить оккупантов еще больнее. Нам пока не удается выяснить причины трагедии отряда Трофимова — одного из самых сильных и боеспособных на Ржанщине. Но всем нам урок — не хлопать ушами. Обком требует от руководства Первого Ржанского как можно скорее восстановить полностью боевой дух отряда. Сейчас мы приступим непосредственно к делу. Федоров, давай сюда, в круг, ознакомь товарищей с намеченными мерами.

Корж опустился на свое место, снова взяв пиджак на колени, и, слушая Федорова, того самого человека с автоматом на шее, которого Батурин впервые увидел на дворе у деда Евсея, снял очки и, казалось, отдыхая, дремал. Батурин отметил про себя, что почти все близорукие, отдыхая, снимают очки; Корж словно почувствовал на себе взгляд Батурина, быстро надел очки, ловко вздевая дужки, стараясь не шуметь, подошел к нему.

— Проводите меня, Батурин, — сказал он тихо. — Пока Федоров тут доложит обстановку, успеем с вами перемолвиться.

Они вышли, Глушов поглядел вслед им, нахмурился и продолжал слушать Федорова с тайным чувством беспокойства за Трофимова, худого, с красными воспаленными веками, но чисто, как всегда, выбритого, лоб под защитой козырька фуражки загорел меньше и был бледнее щек, и от этой неровности загара Трофимов казался еще более утомленным и даже больным.

В это время и Корж, с уверенностью имевшего на это право человека, присматривался к Батурину, коротко и точно отвечавшего на вопросы; Коржа никак не покидало чувство, что Батурин все время от него удаляется, уходит, захлопывается, но в конце концов это не так важно, дело касалось не личных симпатий.

Они стояли на самом берегу под старой ракитой, изъеденной дуплами; ракита намертво вцепилась в берег бугристыми корнями, и Корж время от времени нащупывал ладонью шероховатости выступавшего из земли горба одного из корней, ему приятно было это делать. По ту сторону реки, ниже в километре примерно, темнели крыши Угорского хутора, хороша здесь была когда-то рыбалка.

— Значит, вы только что из Смоленска, — сказал Корж. — Трудно?

— Как вам сказать… Нет, представьте. Вы не подумайте, товарищ Корж, что это фраза. Все мы сейчас выполняем жизненно необходимую работу, здесь даже не думаешь, трудно или нет. Просто необходимо.

— Скажите, Батурин, вы у Трофимова уже давно, успели к нему приглядеться. Что вы о нем думаете?

Батурин, продолжая глядеть на реку, сунул в рот травинку, пожевал; теперь он знал, для чего понадобился Коржу.

— За этот месяц, пока меня не было, его здорово подсушило…

— Я вас спрашиваю не о том, — сухо сказал Корж, снимая очки и сильно щурясь. — Я знаю о ваших дружеских отношениях с Трофимовым. Я хочу, чтобы вы оценили его трезво и холодно, со стороны.

— Пожалуйста. Трофимов тот человек, который нужен отряду. Во-первых, грамотный военный командир, умеет быстро схватывать обстановку и находчиво реагировать на нее. Во-вторых, хотя он и не бросок, сер иногда и в герои не лезет, он мне нравится, может быть, именно этим. Работяга, своим горбом до всего доходит. В-третьих, и это самое главное, у него, несмотря на некоторую душевную мягкость, очень выраженное чувство долга, чувство ответственности, оно всегда и над всем преобладает. Давно известна пословица: за битого двух небитых дают.

— Хорошо, ваше отношение мне уже ясно. Мы еще позднее переговорим вчетвером, с Трофимовым и Глушовым. — Корж провел ладонью по выступу корня. — Удивительное дерево, сила живучести ни с чем не сравнимая. Раньше ракитой обсаживали большаки, дворы и амбары для защиты от пожаров. И вот этот сарай, глядите, тоже обсажен молодыми ракитами. Ее можно срубить, она отойдет от пня, можно выкорчевать, прорастет от какого-нибудь корневого отростка, а то просто молодой сук отломится, будет лежать на земле и пустит корни, прорастет, как зерно. Если бы я умел, написал бы гимн русской раките. Идемте, Батурин, кажется, ждут нас.