В небольших влажных, как у бульдога, глазках хозяина Нина прочла солидарность со всеми бабушками на свете. Конечно, он тоже считает, что место женщины на кухне и в постели. Убогий мужской шовинизм!

Он покачал головой и развел руками, давая понять, что не очень хорошо понимает по-русски.

– Пошел ты!

Но он прав. Ей действительно надо позвонить. Нина достала телефон. Она наберет номер Асима и скажет, чтобы тот сию же минуту рассчитал Владимира. Немедленно.

Зачем-то Асим долго выспрашивал, где Нина и что с ней. Болван. Она про Фому, он про Ерему. Плюнув, Нина дала трубку хозяину. Пусть объяснит, где его тошниловка. Может, Асим тоже хочет выпить? Тогда пускай приезжает… Она уронила голову на руки, закрыла глаза. Все в порядке. Ничего особенного. Просто нужно собраться с силами перед обратной дорогой по этому омерзительному серпантину. Ей совсем неохота слететь в пропасть…

Вокруг клубился сизый туман. Дорога дала развилку, и Нина, как сказочный богатырь, остановилась посредине, не зная, куда ей сворачивать. По одну сторону стоял отец, живой и здоровый. Он улыбался и махал ей рукой. Нина хотела броситься к нему, но увидела рядом Надежду. Значит, они снова были вместе. Надежда тоже улыбалась и что-то говорила Нине. Ее губы шевелились, но слов было не разобрать. Нина слышала лишь музыку. Музыку, становившуюся громче, ритмичнее…

«Слушай музыку, Ниночка… Слушай себя… Танец – это жизнь».

Наконец, она поняла, что это говорит Надежда. Нина обернулась, поглядела в другую сторону и увидела Владимира. Он стоял и смотрел. А музыка звучала все сильнее, перерастая в рев мотора, и вдруг все заглушили звуки выстрелов…

«Нет! – закричала Нина. – Нет, нет!!! Я не хочу! Пожалуйста, не умирайте!»

Кто-то твердил, подхватывая ее под руки:

– Все хорошо, идем…

Нина подняла голову и увидела Асима.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она. – Здесь, в моем сне? Тебя же могли убить.

– Все нормально, – сказал он, – идти можешь?

– Конечно, – оскорбленно кивнула Нина и свалилась вместе со стулом.

Асим подхватил ее под мышки, вытащил на улицу, усадил на заднее сиденье. Машина тронулась.

– Куда мы едем? – спросила Нина.

– Домой.

– Я не хочу в отель. Пожалуйста. Я не могу видеть этот проклятый мемориал. Лучше посади меня в самолет. Я хочу к бабушке, в Москву!

– Завтра.

– Ты оглох? Я не поеду в «Надежду»!

– Хорошо. Мы не поедем в «Надежду». Ты в состоянии объяснить, что случилось? Что тебе сделал Владимир?

– Предложение…

Внезапно горечь, скопившаяся внутри, выплеснулась наружу потоком слез, горьких и нелепых. Она уже не помнила, когда в последний раз плакала. Быть может, десять лет назад… Она знала, что нет зрелища более глупого и жалкого, чем нетрезвая женщина, рыдающая по своему оборванному детству, от боли бессонных ночей, от мук одиночества, от осознания собственного бессилия и желания задохнуться в этой любви-ненависти, чтобы больше не чувствовать ее никогда… Она понимала это, но не стирала слез, теплым дождем струившихся по лицу.

– Предложение?! – изумленно переспросил Асим. – Почему же ты напилась до истерики? Что это? Предсвадебная меланхолия? Старинная русская традиция?

– Он мне не нужен! – крикнула Нина. – Отстань! Мне никто не нужен…

– Значит, ты отказала…

Нина не ответила. Закрыв глаза, всхлипывая, она отчаянно кусала мокрый платок, проваливаясь в успокоительный хмель. И слова Асима сливались со звуками неведомого танго, шума прибоя и одиночных выстрелов…

– Ложись.

Ее щека коснулась мягкой ткани, голова провалилась в подушку. На мгновение Нина очнулась, приоткрыла глаза.

– Где я?

– У меня, – сказал Асим, накрывая ее теплым пледом. – Спи. Завтра поговорим.

– Пожалуйста… – Она вцепилась в его прохладное жесткое запястье. – Не уходи… Я не хочу оставаться одна… Этот сон… Я больше не могу видеть, как их убивают…

– Я буду рядом, – прошептал он, касаясь губами ее мокрого лба. – Не бойся… Ничего не бойся, дочка…

На следующий день мрачная, но спокойная Нина ожидала Асима. Он приехал, окинул девушку внимательным взглядом. Лишь легкие синеватые полукружия под игольчатыми нижними ресницами выдавали следы ночной драмы. Да глаза потухшие, уставшие, без прежнего холодного огня да былого задора. Но в целом перед ним была все та же Нина. Отчего-то он вспомнил Надежду. Совсем кратко, мимолетно. Тонкое лицо, опавшую светлую прядь да безысходную тоску потускневшего взгляда… Удивительно, но в этот миг Нина была как никогда похожа на мать… И так же красива, только по-другому, иначе… Как это он раньше не замечал? А вот этот парень, архитектор с непроизносимой фамилией, сумел разглядеть. Владимир при нем упаковывал в бумагу незаконченный портрет… Они могли бы быть красивой парой. Как жаль, что все так вышло. Чертовски жаль…

– Ну, – выжидающе поинтересовалась Нина, – как деда?

– Он уехал.

– Ты с ним рассчитался?

– Он не взял денег.

– Почему?

– Не знаю. Сказал, что эта работа доставила ему удовольствие.

– Ну и черт с ним.

– Он здорово тебя нарисовал.

– Даже лучше, чем я есть… – Нина сплела пальцы так, что побелели костяшки.

– Такой, какая ты есть. Он сказал: «Берегите ее. Она гораздо более уязвима, чем кажется».

– А что же ты? – Нина закусила губу, отвернулась к окну. Дождливый ветреный полдень пригибал к земле прутики кустов в опустевшем от листвы саду.

– Ответил, что знаю. – Асим помолчал, подошел к бару, достал банку джин-тоника, при вскрытии она гневно зашипела.

– Черт возьми, – с фальшивым смешком произнесла Нина. – Какой тонкий психоанализ! Старик Фрейд в – гробу пританцовывает от восторга. Что за мужики пошли! Мало им тела, дай в душе поковыряться.

– Перестань. Он стоящий парень, хоть и не бизнесмен.

– Я знаю, – после паузы глухо отозвалась Нина.

– Он вернется.

– Нет. Он гордый и ужасно неуверенный в себе. Я сказала ему то, чего не прощают.

– Почему бы тебе не позвонить ему, не объясниться? Что у тебя за идиотская натура – отталкиваешь счастье обеими руками? Я же вижу: он нужен тебе.

– Я не нужна ему. Я только испорчу ему жизнь. Я не создана для брака.

– «Не создана», – усмехнулся Асим. – Что ты понимаешь, девочка…

– А ты, что ты понимаешь? Где твое семейное счастье?

– Здесь другое. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – У нас не было детей по моей вине. Я был слишком глуп и самодоволен, чтобы заговорить об усыновлении. А она не решилась. Она была идеальной женой. Покорной, бессловесной, черт бы ее побрал. Я сломал жизнь себе и ей… Сейчас она собралась растить чужих внуков. Все правильно. Ей нужно было сделать это раньше. Годы летят… Не успеешь оглянуться, а ты один. Вокруг никого, впереди – пустота…