Все случившееся широкой лентой разворачивалось перед моим мысленным взором, и я не видел ни встречных холмов, ни шоссе, ни знаков. Всей душой я оставался в прошлом, а в настоящем вел машину, положившись на рефлексы.

Я добрался до миссии, безнадежно огляделся по сторонам и в очередной раз позвал шепотом:

— Малхия!

Ответа не было, как не было и никого, кто хотя бы отдаленно напоминал серафима. Как обычно, семейства прогуливались между цветочными клумбами.

Я сразу же направился к Серра-Чапел.

По счастью, народу в церкви оказалось мало. Все немногочисленные прихожане молились.

Я прошел по проходу, не сводя глаз с табернакля слева, залитого священным светом. Мне отчаянно хотелось ничком упасть на пол церкви, раскинуть руки и молиться. Но я понимал: если сделать так, ко мне сейчас же кто-нибудь подойдет.

Я решился лишь опуститься на колени у передней скамьи и произнести ту молитву, какую я повторял, когда меня терзала толпа.

— Господь, — сказал я. — Я не знаю, что это было, сон или реальность. Я знаю одно: теперь я Твой. Я не хочу быть нигде, только с Тобой.

Потом я сел на скамью и целый час тихо плакал. Я не шумел, чтобы не тревожить других прихожан. Когда кто-нибудь приближался, я опускал голову и закрывал глаза, и люди проходили мимо, чтобы помолиться или поставить свечку.

Я посмотрел на табернакль, мое сознание прояснилось, и множество мыслей пришло мне в голову.

Самой душераздирающей была мысль о том, что я один на свете. Все, кого я знал и любил, отделены от меня непреодолимым расстоянием.

Я никогда больше не увижу Годуина и Розу. Я никогда больше не увижу Флурию и Меира. Я понимал это.

Еще я понимал, что никого, кроме этих людей, я не знал и не любил в своей жизни. И я больше никогда не увижу их. Они ушли от меня, они отделены от меня веками, я ничего не могу с этим поделать. Теперь меня мучил вопрос: увижу я ли когда-нибудь Малхию?

Не знаю, долго ли я просидел там.

В какой-то момент я осознал, что наступает вечер.

Я обращался к Господу и сокрушался обо всем зле, какое я совершил. Может быть, это ангелы создали иллюзию, чтобы показать мне мои грехи, или же я действительно побывал в Норвиче и Париже — так или иначе, но я не заслуживал проявленного милосердия.

Наконец, я вышел из церкви и поехал обратно к гостинице «Миссион-инн».

Уже стемнело, поскольку весенние сумерки сгущались быстро. Я вошел в люкс «Амистад» и сел за компьютер.

Мне не составило труда отыскать фотографии Норвича, изображения замка и собора. Замок совсем не походил на ту древнюю нормандскую постройку, которую я видел. Что касается собора, он очень разросся со времени моего посещения.

Я набрал в строке поиска «евреи Норвича» и со смутным ужасом прочитал целиком жуткую историю мученичества маленького святого Уильяма.

Неожиданно для себя я дрожащими руками набрал имя Меира из Норвича. К моему изумлению, ему был посвящен не один сайт. Меир, поэт из Норвича, существовал на самом деле.

Я откинулся на спинку стула, потрясенный, и довольно долго не мог прийти в себя. Затем прочитал коротенькие заметки о том, что Меир известен благодаря манускрипту с собранием стихов на иврите, подписанному его именем. Этот манускрипт хранится в музее Ватикана.

Затем я набирал множество разных имен, но так и не нашел решительно ничего, ни единого подтверждения истории, в которой сам принял участие. Никаких упоминаний о волнениях из-за еще одного страшного обвинения в адрес евреев.

Однако история евреев средневековой Англии внезапно завершилась в 1290 году, когда все иудеи были изгнаны с острова.

Я снова откинулся на спинку стула.

Мои поиски закончились — я точно выяснил, что случай с маленьким святым Уильямом был первым случаем приписанного евреям ритуального убийства. С этим кровавым наветом они сталкивались снова и снова на протяжении Средних веков и позже. Англия стала первой страной, откуда изгнали евреев. До того случались изгнания из городов или с каких-то территорий, но первой страной была Англия.

Остальное я помнил. Несколько веков спустя евреям разрешил вернуться в Англию Оливер Кромвель. Он верил, что скоро настанет конец света и обращение евреев должно сыграть в этом свою роль.

Я оторвался от компьютера со слезящимися глазами, упал на кровать и проспал несколько часов.

Проснулся я очень рано. Будильник рядом с кроватью показывал три часа ночи. Значит, в Нью-Йорке сейчас шесть утра и Хороший Парень у себя в кабинете.

Я взял сотовый, убедился, что он с заранее оплаченной карточкой, такой я использую постоянно, и набрал номер шефа.

Услышал его голос и сказал:

— Знаете, я больше никого не буду убивать. И никому не причиню никакого вреда, если это возможно. Я больше не ваш снайпер со шприцем. Все кончено.

— Мне бы хотелось, чтобы ты приехал ко мне, сынок, — сказал он.

— Чтобы вы меня убили?

— Счастливчик, ну как ты мог такое подумать? — произнес шеф. Он говорил совершенно искренним и несколько оскорбленным тоном. — Сынок, я беспокоюсь, как бы ты чего-нибудь над собой не учинил. Меня это всегда тревожило.

— Что ж, вам не придется об этом беспокоиться, — сказал я. — У меня есть чем заняться.

— Чем же?

— Напишу книгу о том, что случилось со мной. О, не волнуйтесь, это не имеет отношения ни к вам, ни к вашим поручениям. Я не выдам ваши тайны, как всегда. Можно сказать, я следую совету отца Гамлета. Предоставляю вас небесам.

— Счастливчик, ты сошел с ума.

— Нет, я в порядке, — возразил я.

— Сынок, сколько раз я пытался тебе объяснить, что ты работаешь на Хороших Парней? Мне что, повторить по буквам? Ты работал на благо своей страны.

— Это ничего не меняет, — ответил я. — Желаю счастья. Кстати, о счастье: мне бы хотелось назвать вам свое настоящее имя. Я Тоби О'Дар, родом из Нового Орлеана.

— Что с тобой случилось, сынок?

— Вы знали мое настоящее имя?

— Нет. Мы не смогли проследить твой путь дальше связей с твоими нью-йоркскими друзьями. Ты не был обязан сообщать мне это. Но я никому ничего не скажу. Это организация, из которой ты можешь уволиться, сынок. Ты можешь уйти. Я только хочу быть уверен, что ты знаешь, куда идешь.

Я засмеялся.

В первый раз после своего возвращения я засмеялся.

— Я люблю тебя, сынок, — сказал шеф.

— Да, я знаю. Между прочим, я тоже вас люблю. Вот ведь чудо. Но я больше не гожусь для того, что вам нужно. Я собираюсь сделать в этой жизни хоть что-то стоящее — хотя бы книгу.

— Ты будешь мне звонить иногда?