– Вставай! – Татьяна поднялась и помогла подняться Сычевой.

Чайник, надрываясь, кипел на плите. Попелыхин выключил печку и начал разливать заварку по чашкам.

– У вас больше нет на этой кухне продуктов, которые невозможно нигде купить? – слабым голосом поинтересовалась Сычева, усаживаясь за стол.

– Нет, больше нет. Ну, разве что пакетик черного кенийского чая и бутылка вьетнамской водки с коброй внутри.

– Бр-р-р! – передернула плечами Сычева. – Загадочный вы тип, Тарас Евгеньевич! Откуда такая любовь к экзотическим продуктам?

– Все в жизни хочется попробовать. А если есть такая возможность, почему бы и нет? Я часто езжу в зарубежные командировки. – Тарас тоже уселся за стол, придвинул к себе чашку с чаем, но пить не стал – крутил на пальце связку каких-то ключей. Кажется, он отчаянно смущался. Кажется, яркая, красивая даже после обморока Сычева, отчаянно с ним кокетничала.

Татьяну это вывело из себя. Она не стала садиться за стол.

– Где Афанасьева? – спросила она Сычеву.

– Я ее в комнате заперла, чтоб не сбежала, – ответила Сычева, не сводя глаз с циклопа. – Иди, открой, и приведи ее чай пить. – Сычева достала из кармана джинсов ключ и протянула Татьяне. – И все это не сводя глаз с Тараса!

«Это меня не касается», – сказала себе Татьяна и пошла освобождать Афанасьеву. «Меня не касается, кто, как и почему смотрит на циклопа!»

Она вставила ключ в замок и открыла дверь.

В комнате гулял разудалый сквозняк. Он теребил куцую шторку, трепал газету на тумбочке.

Окно было настежь открыто.

– Таня! – закричала Татьяна, хотя было ясно, как божий день, что никакой Тани здесь нет. Первая мысль была – Афанасьеву похитили, но потом Татьяна обнаружила, что пистолет, который лежал рядом с Сычевской сумкой исчез, и поняла – Афанасьева просто удрала через окно, прихватив для самообороны оружие.

За окном хулиганила непогода – ветер гонял пустые пластиковые бутылки, ломал ветки деревьев, выворачивал наизнанку зонты, дождь хлестал по лицам прохожих, барабанил по крышам машин, бился в окна упрямыми длинными струями. Подоконник был мокрый.

Татьяна закрыла окно и вернулась на кухню.

– Она удрала. – Татьяна швырнула ключ от комнаты в центр стола. – Открыла окно и удрала прямо в халате и тапочках! Взяла только ... – она покосилась на Тараса, – то, что лежало возле твоей сумки. А мобильник оставила.

– Черт! Я не подумала, что здесь первый этаж! Скорее! За ней! – Сычева вскочила и ринулась в коридор.

– Чур, я у очага, – поспешно сказал Паша. – Не люблю резких движений, в особенности погонь, в особенности на ночь глядя.

– Если я могу чем-то помочь... – Тарас встал и вопросительно посмотрел на Татьяну.

– Вы на машине? – крикнула из коридора Сычева.

– Само собой, – Тарас показал ключи, которые все время крутил на пальце.

– Тогда пойдемте! Вы такой огромный и такой сильный, что с вами я буду чувствовать себя в безопасности! Быстрее одевайся, вешалка! Мы можем не успеть!

– Не смей называть меня вешалкой, – буркнула Татьяна, цепляя ногами кроссовки, и поймала насмешливый взгляд циклопа.

* * *

– Ешь!

Луиза поставила перед Глебом тарелку. Бурая масса отвратительно пахла и имела совсем несъедобный вид.

– Кажется, именно этим я кормил сегодня свиней, – осторожно, стараясь не смотреть на Луизу, заметил Глеб. Он набрал в ложку осклизлой жидкости и вылил ее обратно в тарелку. Желудок сводило от голода, но проглотить эти помои, он, пожалуй, не был готов.

– Правильно, миленький! Хрюшки именно этим и завтракали! Ешь на здоровье! Тут и сухари размоченные, и горох с тушенкой, и остатки гречневой каши, и даже Зинкин позавчерашний суп!

– Зинкин позавчерашний суп, – меланхолично повторил Глеб. – Но я работал! – заорал он и даже хотел шарахнуть по столу кулаком, но вовремя передумал, опустил руку и тихонько забарабанил пальцами по клеенчатой скатерти. – Я видел, на печке кастрюля с борщом стоит, – жалобно сказал он.

– Мало ли что ты видел. Борщ – пища наваристая и дорогая. А ты плохо работал, миленький! – Луиза вытерла мокрые руки о цветастый передник, который нацепила поверх спортивного костюма.

Господи, как это было унизительно, – просить еду у отвратительной, малообразованной бабы! Но голод не тетка, а злой дядька – любила шутить его мама.

– Плохо работал, – повторила Луиза и присела за стол напротив него. – Помои разлил, – начала загибать она пальцы, – перегородку сломал, поддоны с пометом в колодец вывалил вместо компостной ямы, сарай порубил, Колю моего до исступления довел, куры летать до сих пор пытаются, кролики трясутся вместе с клетками и не жрут ничего, а свиньи... свиньи, миленький мой, стали проявлять склонность к побегу – подкоп под сарай роют. В общем, довел ты мою скотину до скотского состояния! – Она мелко, тихонько и отрывисто захихикала. – Вот подучишься немного, освоишься, выйдешь в режим самоокупаемости, тогда налью борщика.

– Я огурцов нарвал! – срывающимся от обиды и унижения голосом выкрикнул Глеб. – Целый таз отборных, больших огурцов!

– Семенных! – Луиза перестала хихикать. – Ты обобрал все семенные огурцы в теплице, и оставил меня на следующий год без семян! Где это видано, чтобы Луизка Воеводина на базаре семена покупала?! Это же тратиться придется! Деньги платить!

– Я самые крупные выбирал, – пробормотал Афанасьев. – Я очень старался.

– А нужно было самые маленькие, пупырчатые огурчики собирать! Неужели московские журналисты такой ерунды не знают?! Ты что, водку огромными огуречищами закусываешь? Они ведь и в банки не влезут!

– Я водку не пью, – прошептал Глеб. – Я коньяк с лимоном употребляю и морепродукты.

– Ну, лимоны в огороде у меня не растут, и морепродукты в колодце не завелись пока. Так что ешь, что даю.

Глеб низко склонился над тарелкой и быстро выхлебал из тарелки бурую массу.

Знала бы мама! Не говоря уже о бабушке.

Луиза внимательно, не отрываясь, смотрела как он ест.

– Молодец! – похвалила она, когда он все съел. – Теперь тарелку помой.

Афанасьев встал и потащился к жестяной раковине, над которой висел большой водонагреватель.

– Воду, воду горячую экономь! – приказала Луиза. – Это тебе не город, каждая капля за мой счет нагревается!

– Я и экономлю, – пробормотал Глеб и с тоской посмотрел в окно, которое, как почти все окна в этом доме, выходило на глухой кирпичный забор.

Когда Афанасьев собирал огурцы в теплице, он через стеклянные стены хорошо рассмотрел территорию, прилегающую к дому. Кроме большого, ухоженного, и уже приготовленного к зиме огорода, тут имелась зеленая лужайка перед крыльцом, колодец, пара сараев, пристройка к дому, – очевидно летняя кухня, и еще одна небольшая постройка без окон, о назначении которой Глебу думать совсем не хотелось. Баня, одним словом, была еще во владении Моны Лизы.