Это был мистер Уиглсуорт и его собратья по перу, которые наконец-то вышли из укрытия, чтобы заснять развернувшиеся события. Артемизия надеялась, что журналисты явятся в достаточном количестве, чтобы напугать Харитонова и нарушить его планы, но они слишком долго прятались в темноте и пропустили нужный момент.

Артемизия отмахнулась от удушающего дыма. Тревелин и посол, сцепившись, лежали на земле. Ни один из них даже не шевельнулся. Когда Артемизия подбежала к ним, то обнаружила, что огромная туша посла накрыла Тревелина.

– Трев, ты ранен?

Ответа не последовало.

Артемизия попыталась спихнуть посла, но ей никак не удавалось сдвинуть его с места. Рука ее наткнулась на что-то мокрое, теплое и липкое. Кров.

И она не могла сказать, кому она принадлежала.

Негромкий стук в дверь гостевой комнаты разбудил Артемизию, которой, наконец, удалось слегка задремать. Она потерла глаза и поднялась со стула, стоявшего рядом с кроватью.

– Зайдите, – сказала она негромко, потирая шею обеими руками.

В двери показалась голова Катберта.

– Мистер Деверидж еще не проснулся?

Артемизия оглянулась на Тревелина, лежавшего неподвижно под льняным бельем, и покачала головой. Она жестом пригласила Катберта войти в комнату. Дворецкий нес серебряный поднос, на котором громоздились печенье и чайник с только что приготовленным горячим шоколадом. Он поставил поднос на стол у занавешенного окна, а затем раздвинул шторы, и дневной свет залил темную комнату.

– Доктор говорил, что, по его мнению, мистер Деверидж должен проснуться сам, верно? – сказал Катберт оживленным голосом, будто бы пытался делать хорошую мину при плохой игре.

– Да, но он не говорил когда. – Артемизия взяла протянутую ей чашку шоколада и сделала небольшой глоток.

Прошлой ночью (неужели это было только прошлой ночью?) она стояла на коленях, пытаясь стащить Харитонова с недвижимого тела Тревелина, когда их окружило с полдюжины вооруженных людей, которых привел не кто иной, как Нареш.

– Друзья мистера Доверспайка, – объяснил индиец.

Подкрепление Трева из «Слепой собаки» появилось как раз вовремя, чтобы приподнять тело посла. К ее большому облегчению, оказалось, что кровь на каменном мосту принадлежала именно ему, а не Тревелину. Харитонова срочно отвезли в госпиталь, но никто не ожидал, что он, оправится после выстрела из собственного пистолета.

К сожалению, нельзя было утверждать, что Тревелин в безопасности. Во время драки с русским гигантом он ударился головой о камни Вестминстерского моста. Катберт послал за врачом; тот оттянул его веки, и проверил зрачки.

– Похоже, ему достался не один удар по голове. Если ваша светлость позволит мне произвести кровопускание, его состояние может значительно улучшиться, – предложил доктор.

Артемизия посмотрела на ланцет, весь в пятнах, и еще менее презентабельную миску, а затем попросила Катберта проводить любезного доктора до двери. Она надеялась, что он все-таки был лучшим диагностиком, нежели можно сказать по его инструментам.

– Не желает ли мадам известить о произошедшем графа Уорра? – Катберт вложил тарелку с печеньем в ее руку.

Артемизия кивнула, только сейчас поняв, что слишком устала, чтобы говорить. Она ничуть не сомневалась: при подобных обстоятельствах граф уж точно забудет о разногласиях с Тревелином.

– Я бы также предложил послать графу это. – Катберт протянул Артемизии аккуратно сложенный экземпляр «Таттлера».

Артемизия пробежала взглядом текст, над которым была напечатана расплывчатая фотография женщины, стоявшей на коленях рядом с распластанным телом мужчины.

Она прекрасно знала, что на фото они с Тревелином, но больше никто не мог бы установить их личности, запечатленные мутным дагерротипом. Текст показался ей ужасным, однако, к чести мистера Уиглсуорта, факты в основным были близки к истине. Статья посвящалась подвигу аристократки, личность которой осталась неизвестной, и бесстрашного сына очень уважаемого члена палаты лордов, которые отважно пытались защитить национальные секреты от иноземных шпионов. Опасность, которую представляют собой русские в Индии, и любимая журналистами тема о подстрекателях войны в империи обсуждались в патриотичном стиле, хотя и без точных фактов.

Потом репортер начал хвалить свое собственное изобретение – метод использования пороха, чтобы осветить объекты обеспечить ночную съемку. Да, процесс еще необходимо усовершенствовать, признавал мистер Уиглсуорт, однако только с определенной финансовой поддержкой можно…

Артемизия выронила газету из рук.

– Возможно, графу стоит знать, что его сын – доблестный и смелый человек, – с одобрением заметил Катберт.

– Да, будь так добр, сообщи ему. – Она снова опустилась на стул. Тревелин был героем. Она надеялась, что граф все-таки обратит внимание на своего младшего сына прежде, чем станет слишком поздно.

– Но тогда, может быть, мадам хочет, чтобы я сменил вас на дежурстве? Простите мою дерзость, но на вас просто лица нет. – Под глазами Катберта также чернели круги, однако его предложение шло от чистого сердца.

– Нет, Катберт, я останусь. Я хочу быть рядом, когда он проснется.

– Очень хорошо, мадам. – Он почтительно наклонил голову. – Позвоните мне, если вам что-нибудь понадобится. Все, что угодно.

– Большое спасибо. – Она сделала последний глоток горячего шоколада и снова устремила взгляд на Тревелина. Увидев, что одна прядь упала на лоб, она пригладила его волосы.

Катберт остановился у двери и откашлялся.

– Что-то еще? – спросила Артемизия.

– Только одно, мадам, – сказал старик и выпрямил спину. – Я служил Саутвикам всю свою жизнь и, могу вас заверить, испытывал при этом весьма объяснимую гордость. Однако никогда еще я не был более горд, что служу в этом доме, чем сейчас, ваша светлость. В последнее время вы совершили много благородных и отважных поступков, в лучших традициях англичанок.

– Большое спасибо, Катберт, – сказала Артемизия, от всей души тронутая его похвалой. Она редко ее получала и потому особенно ценила.

Дворецкий снова поклонился и бесшумно закрыл за собой дверь.

Артемизия взглянула на лицо спящего Тревелина, на его хорошо вылепленные скулы и подбородок с пробивающейся щетиной. Грудь его ритмично вздымалась и опускалась. Она подвинула стул ближе и положила руку на его лицо, чтобы почувствовать тепло кожи. Подбитый глаз все еще оставался опухшим, однако ей показалось, что под вторым веком она заметила едва уловимое движение.

Трев открыл один глаз и посмотрел на нее. Улыбка заиграла на его губах.

– Мне очень нравится Катберт, – сказал Трев, – но скажи мне, старый болтун всегда говорит так напыщенно?