— Ох.

Смешно было равнять пулевое ранение с разбитым сердцем. И тем не менее я чувствовала себя такой же обескровленной, как Максон. И этого нельзя было исцелить ни повязками, ни наложением швов. Ничто не могло утолить мою боль.

Я даже не закричала, хотя внутри у меня все разрывалось от боли. Лишь слезы молча полились из глаз. Они не принесли облегчения, но в них было обещание.

Ничто и никогда не заменит мне тебя, Максон.

— Мер?

Я повернула голову и увидела на одной из коек в последнем ряду раненого в повязках. Аспен.

Ахнув, на нетвердых ногах я поспешила к нему. Голова у него была перевязана, но кровь проступала даже через бинты. На обнаженной груди в нескольких местах темнели кровоподтеки, но хуже всего дело обстояло с ногой: нижняя часть в гипсе, а раны на бедре закрыты повязками. Аспен был в одних шортах, вторая нога прикрыта простыней, так что сразу было видно, как тяжело он ранен.

— Что произошло? — шепотом спросила я.

— Не хочу вспоминать подробности. Я продержался довольно долго и уложил человек шесть-семь, пока один из них не попал мне в ногу. Врач сказал, я, скорее всего, смогу ходить, но только с палкой. По крайней мере, я остался жив.

По моей щеке тихо скатилась слеза. Меня переполняли благодарность, страх и отчаяние. Я не могла сдержаться.

— Ты спасла мне жизнь, Мер. — (Я перевела взгляд с его ноги на лицо.) — Твой выстрел напугал того мерзавца и дал мне время спустить курок. Если бы не ты, он всадил бы пулю мне в затылок — и конец. Спасибо тебе.

Я утерла глаза:

— Это ты спас мне жизнь. И уже не в первый раз. Давно пора начать платить по счетам.

— Меня хлебом не корми, дай погеройствовать, правда? — улыбнулся Аспен.

— Ты всегда хотел быть чьим-то рыцарем на белом коне.

Я покачала головой, вспоминая все, что он сделал для тех, кто был ему дорог.

— Мер, послушай меня. Когда я говорил, что буду любить тебя всю жизнь, я действительно так считал. И думаю, если бы мы оба остались в Каролине, мы поженились бы и жили счастливо. Бедно, но счастливо. — Он печально улыбнулся. — Но мы не остались в Каролине. И ты изменилась. И я тоже изменился. Ты была права, когда сказала, что я никогда ни на кого другого не смотрел. И с чего бы я стал смотреть на кого-то, если бы не произошло все это? Бороться за тебя уже стало для меня инстинктом, Мер. Я долго не желал видеть, что ты больше не хочешь, чтобы я продолжал. Но как только я это увидел, то понял, что и сам не хочу продолжать. — (Я смотрела на него во все глаза, совершенно ошарашенная.) — Ты всегда будешь занимать в моем сердце особое место, Мер, но я больше не влюблен в тебя. Иногда мне кажется, что я по-прежнему нужен тебе, но не уверен, что это правильно. Ты не заслужила, чтобы я был с тобой из чувства долга.

— А ты не заслужил быть для меня синицей в руках, — вздохнула я.

Он протянул мне руку, и я взяла ее.

— Я не хочу, чтобы ты на меня злилась.

— Я и не злюсь. И рада, что ты на меня тоже не злишься. Пусть он мертв, но я все равно люблю его.

— Кто мертв? — наморщил лоб Аспен.

— Максон, — выдохнула я, готовая снова расплакаться.

Возникла пауза.

— Максон не умер.

— Что?! Но тот гвардеец сказал, что его здесь нет, и я…

— Ну разумеется, его здесь нет. Он ведь король. Он лежит в своих покоях.

Я бросилась обнимать Аспена, и он охнул от боли, но я была слишком счастлива, чтобы осторожничать. Потом до меня дошел смысл его слов.

Я медленно отступила назад:

— Король погиб?

— И королева тоже, — кивнул Аспен.

— Нет!

Я задрожала, к глазам снова подступили слезы. Она сказала, я смогу называть ее мамой. Что Максон будет делать без нее?

— Вообще-то, если бы не северяне, Максону тоже бы несдобровать. Они переломили ситуацию.

— Правда?

Во взгляде Аспена читалось изумление пополам с восхищением.

— Нам есть чему поучиться у этих ребят. Они сражаются по-другому. И отлично знают свое дело. Я видел Августа с Джорджией в Главном зале. За стенами дворца их ждало подкрепление. Как только они поняли, что события пошли не так… В общем, у них уже есть опыт быстрого проникновения во дворец. Не знаю, откуда они взяли артиллерию, но без них наша песенка была бы спета.

Эти известия меня ошарашили. Я все еще пыталась сложить в голове картину всего произошедшего, когда входная дверь скрипнула. Показалось встревоженное девичье лицо, и хотя ее платье было изорвано, а волосы взлохмачены, я немедленно узнала его обладательницу.

Но не успела я окликнуть ее, как за меня это сделал Аспен.

— Люси! — воскликнул он, усаживаясь на койке.

Я знала, что движение должно было причинить ему боль, но его лицо ничем этого не выдало.

— Аспен! — ахнула она и бросилась к нему через всю палату, на бегу перескакивая через лежащие на полу тела.

Бросившись к нему в объятия, она принялась покрывать его лицо поцелуями. Когда я обняла его, он охнул от боли, сейчас же было совершенно ясно, что Аспен не испытывает ничего, кроме абсолютного счастья.

— Где ты была? — спросил он.

— На четвертом этаже. Туда только сейчас добрались. Я сразу же прибежала сюда. Что произошло?

Обычно после нападений повстанцев Люси долго не могла оправиться от потрясения, сейчас же она, казалось, видела только Аспена.

— Я в полном порядке. А ты? Тебе не нужно показаться доктору?

Аспен принялся озираться по сторонам, пытаясь найти кого-нибудь, кто позвал бы врача.

— Нет, на мне нет ни царапинки, — заверила его она. — Я просто беспокоилась за тебя.

Аспен взглянул Люси в глаза с бесконечной нежностью:

— Теперь, когда ты здесь, все будет хорошо.

Она погладила его по лицу, очень осторожно, чтобы не задеть повязки. Он положил руку ей на шею и, бережно притянув к себе, крепко поцеловал.

Никто не нуждался в рыцаре больше, чем Люси, и никто не мог стать для нее защитником лучшим, чем Аспен.

Они были так поглощены друг другом, что даже не заметили, как я тихонько развернулась и пошла к выходу, чтобы отыскать того единственного, кого я сейчас по-настоящему хотела видеть.

Выйдя из больничного крыла, я впервые увидела дворец после нападения. Вокруг царил невообразимый разгром. Весь пол был усыпан битым стеклом, весело искрившимся в солнечных лучах. Безнадежно испорченные картины, пробоины в стенах и зловещие бурые пятна на коврах говорили о том, как близко мы все были к гибели.