– Плохой сон, – отмахнулась она. – Морфей взял пример с вас и не проявил нежности к моей скромной особе.

– Я раскаиваюсь. Прошу дать возможность загладить. Искупить, – он потянул ее руку к своему паху, с удовольствием ощутив ответное властное пожатие.

Она медленно забралась сверху. Через миг ее руки комкали сорочку на его груди, стремясь добраться до гладкой кожи, бедра ходили ходуном, а масса золотистых волос накрыла их обоих. Ее поцелуй заставил Армана остро пожалеть, что он не догадался предварить любовную схватку глотком бургундского или хотя бы воды. К тому же несколько волос попали в рот. Зато все это остудило его пыл и позволило продержаться подольше. Он загнал ее до изнеможения и стонов, сменившихся криками восторга.

К тому мгновению, когда он был готов совершить рокировку и вынуть, королева резко навалилась на него, не давая перевернуться. К своему ужасу и восторгу, он испустил семя одновременно с ее последними содроганиями, до синяков вцепившись ей в бедра.

– Ваше величество… – прошептал он ей в волосы некоторое время спустя. – Вы рискуете…

– Послезавтра мне исполнится сорок два, Арман. Мой врач сказал, что опасность понести ничтожна.

– Вы прекрасны. Я люблю вас, дорогая, – Арман обрадовался – необходимость все время ходить по лезвию, боясь не успеть вовремя прерваться, весьма утомляла. Если можно дать себе волю…

– Хватит, – со смешком отреагировала женщина на заинтересованное шевеление в ее недрах. – После. Принц Конде в Бастилии. Теперь нам ничто не помешает.

Она тяжело слезла с него и достала из-под кровати ночную вазу, расписанную фиалками. Услышав журчание, Арман отвернулся и занялся вином.

– Я тоже, – предупредил он ее, не дав опустить крышку, и опустился перед горшком на колени. Справив малую нужду и вымыв руки, он поднял бокал и провозгласил:

– За вас, моя королева!

– За нас. Мой епископ, – на ее лице не осталось ни следа ночного испуга – только предвкушение мирной роскошной жизни с Арманом.

– Я пройду через двор, моя королева, – поклонился Арман. – Немного освежу голову перед встречей с венецианским послом.

В это же время в другом крыле Лувра, в спальне Людовика XIII проходил последний совет перед решающей битвой. Юный король оглядел верных ему людей: Люинь, три его брата, а еще – садовник, охранник, начальник птичника, приказчик и сбежавший из монастыря монах. Хорошо воинство! Ко всем этим людям присоединился еще один.

– Капитан Витри готов послужить вашему величеству, – Люинь представил королю бледного человека средних лет с острыми, как пики, усами. – Он командует ротой.

– Скинуть тирана – святое дело, – поклонился Витри.

– Но где? – Людовик быстрыми шагами мерил комнату, не поднимая головы. – В кабинете наверняка есть потайной выход! Увидев вас с пистолетом, Витри, он выскользнет в другую дверь.

– Следующего раза может не представиться, сир, – тихо произнес Люинь.

– Сам знаю! – король раздраженно махнул на него рукой. – Я больше не могу! Не могу выносить эту гниль. Я должен восстановить порядок.

– Вы должны взять власть в свои руки, сир! – прижав к груди шляпу, заявил капитан Витри. – Солдаты с вами!

– Значит, надо сделать это не в его покоях, а во дворе, – останавливая свой бег, заключил король. – Арестуйте его перед воротами. Решено.

– Арестовать? – переспросил Витри, стискивая в руке эфес.

– Арестовать, – покосился на него Людовик.

– А если он окажет сопротивление? – поднял бровь Витри.

– Убейте его! – закричал Люинь, не сводя глаз с короля. Людовик молчал. Еще немного помедлив, Витри усмехнулся, поклонился и вышел из комнаты.

– Люинь, Люинь, Люинь, – весело произнес Людовик, подойдя к бильярдному столу и глядя в окно – на ворота, куда направился капитан и где должен был появиться человек, воплощавший в себе все самое ненавистное. – Сегодня я или стану королем, или погибну – и ты вместе со мной.

– Я счастлив служить вам, сир, – Люинь встал у него за плечом. – Вы одолеете всех своих врагов.

Капитан Витри и взвод его солдат расположились на мосту, между воротами Бурбона и Филиппа-Августа, откуда во двор Лувра утром по обыкновению являлась персона, назначенная добычей в сегодняшней охоте.

Персона, в одной руке держа прошение об освобождении из Бастилии принца Конде, а в другой – букет для королевы-матери, вошла в ворота Бурбона и двинулась по мосту, не замечая, что одна пара солдат тут же принялась закрывать створки сзади, а другая – спереди, в воротах Филиппа-Августа.

Западня захлопнулась.

Витри взвел курок, маскируя пистолет плащом. Два офицера из его взвода сделали то же самое.

Персона поравнялась с Витри и вскинула глаза, когда в грудь роскошного шелкового дублета уперлось пистолетное дуло.

– Вы арестованы! – выпалил капитан Витри.

Тут же раздались еще два выстрела – одна пуля попала между глаз, другая – в горло. Офицеры кинулись на упавшего со шпагами и кинжалами – но он был уже мертв.

Кончино Кончини – маркиз Д’Анкр, граф делла Пенна, маршал Франции – прожил бурную жизнь, которую не раз и не два мог внезапно окончить. Мог болтаться в петле, сесть на «папскую грушу» или получить ножом в печень во Флоренции, мог быть обезглавлен по приказу ревнивого мужа Марии Медичи, мог получить осколочное ранение в живот под Клермоном, во время кампании по усмирению принца Конде. Мог быть судим, приговорен, четвертован или сожжен живьем.

Но скончался от пули в голову, не успев понять, что происходит, – судьба в последний раз его одарила.

– Да здравствует король! – закричал Витри, вскидывая в салюте дымящийся пистолет.

– Да здравствует король! – подхватили офицеры и солдаты из его взвода.

Ворота вновь открыли, и свита Кончини устремилась во дворец, не удостоив мертвого маршала даже взглядом – все смотрели на короля. Людовик стоял на подоконнике и смеялся.

Он хохотал, глядя на труп своего врага, к которому уже примеривались мародеры – расшитый золотом бархат, усыпанная бриллиантами шпага, так и не покинувшая ножен, шелковая перевязь, страусовые перья на шляпе, не говоря уже о перстнях и кошельке, – представляли жирный куш для того, кто успел первым.

Все, кто околачивался в десять утра во дворе Лувра, не исключая и полусотни свитских покойного маршала, тут же кинулись к Людовику с криками: «Да здравствует король!»

– Большое спасибо! – король махал шляпой. – Я теперь король! Я король!

В этот миг он любил и прощал всех, кто кинулся к нему, выражая преданность и восторг. Простил бы, весьма вероятно, и жену убитого, и Барбена, и епископа Люсонского, – но их там не было, о чем им пришлось горько пожалеть в самом скором времени.

Когда через четверть часа в ворота Бурбона вошел епископ Люсонский – тела Кончини уже не было на мосту, но всеобщая ажитация заставила Армана ускорить шаги. Во вчерашнем письме была правда? Неужели свершилось?