– До завтра! – Я закрыла окно и стала наблюдать, как Мика удаляется по дорожке.

Он достал телефон и ответил на звонок. Наверное, опять отец.

Парень вышел из калитки, убрал телефон и сел в машину. Убедившись, что он без проблем загнал автомобиль в гараж, я переоделась и рухнула в постель.

«Завтра. Ты и Я».

Я закрыла глаза, чтобы приблизить этот день.

Оливия не приходит домой ночевать, ее исчезновение взбудораживает весь город. С утра опрашивают всех одноклассников, в том числе и меня. Никто, видимо, не решается сказать про снимок, потому что мне не задают о нем вопросов. Полицейских волнует лишь одно: кто и когда видел девушку в последний раз.

«Вечером, на репетиции в школе», – ответ един.

– Я не знаю, – твержу я, покрываясь пятнами. – Она не взяла вещи и велосипед, просто куда-то ушла. Может, на прогулку в лес?

Меня колотит.

В обед собирают поисковые отряды и отправляют в чащу. После школы многие из старшеклассников присоединяются к поискам.

– В каждой группе должен быть человек с оружием, – наставляют поисковики. – Просто меры предосторожности.

Никому не хочется встретить в лесу медведя.

Я застегиваю куртку до самого горла, натягиваю шапку на глаза и иду вместе со взрослыми. Знаю, что нужно торопиться. С Оливией все в порядке, просто она заблудилась. Сейчас мы ее найдем, и все будет хорошо. Все непременно наладится.

Мне кажется, у меня поднимается температура. Ноги не слушаются, голова кружится, но я продолжаю идти.

– Оливия! – кричим мы по очереди.

Рассредоточиваемся по местности.

Высокие деревья, каша из сухих веток и листьев под ногами, запах прелой листвы в морозном воздухе. Мы пробираемся все дальше, становится темнее. Ветки царапают нам лица, сдирают с нас одежду.

Я поднимаю глаза и вижу небо: оно покрыто облаками, точно грязной пеной. С него на землю падает первый снег. Снежинки кружатся в воздухе, ложатся на лицо, и мне становится страшно – будто я это уже где-то видела и знаю, что будет дальше.

Ноги путаются в паутине из еловых иголок и мха, проваливаются в насыпь из сухих листьев. Лиственный лес сменяется хвойным, света становится еще меньше. Вокруг одни лишь тени от деревьев – они зловеще шепчут и смеются, тянут ко мне свои крючковатые лапы.

Я бегу. Долго. Спотыкаюсь, задыхаюсь, падаю, снова встаю. Отряхиваю ладони и бегу дальше. Вдруг передо мной вырастает мертвый лес. Сухой, черный и жуткий.

– Оливия! – кричит кто-то в двадцати метрах от меня.

С темных ветвей с пугающими криками срываются птицы.

Я оглядываюсь. По лицу наотмашь бьет ветер, скрипят деревья. Мой взгляд падает на большой, черный, косой камень, и сердце замирает. Я бросаюсь туда со всех ног, запинаюсь и падаю. Не нужно открывать глаза, чтобы знать, что там, на стылой траве, в пяти метрах от меня.

Но я делаю это, и увиденное врезается в мою память на всю оставшуюся жизнь. Оливия лежит, свернувшись клубком, среди пожухлых, покрытых снегом, листьев. Ее голова прижата к груди, ноги притянуты к животу.

Я кричу, зову на помощь, но сама не решаюсь подползти ближе. Со всех сторон слышатся голоса и хруст веток, приближаются люди.

Я с ошеломлением смотрю на девушку и понимаю, что она уже не пошевелится. Никогда. Ее поза беспомощна, кожа отливает синевой, а на ресничках, возле носа и рта застыл иней. Но больше всего меня поражает не это – Оливия словно крепко спит, сжимая в руке свой маленький, серебряный крестик. Даже умирая, она верила, что он ее спасет.

Кажется, я вою на весь лес.

А может, не произношу ни слова.

Вы знали, что смерть отключает звук?

Все вокруг становится незначительным, кроме оглушительной, бездонной тишины. И все из-за необратимости. Как только ты осознаешь, что обратного пути с того света нет, твой разум дает глубокую трещину.

Человек умер, и его нельзя вернуть – это самое трудное для понимания. Не будет больше никаких радостных мгновений, разговоров, смеха, бесед по душам. Нельзя будет использовать последний шанс – нет больше шансов, и не получится жить каждым мгновением, как последним. Здесь все последнее, это конечная станция, за ней – ничего.

Оливия не станет больше наблюдать за птицами и прыгать по камням на озере. У нее не будет выпускного и веселых студенческих будней. Она не поцелует мальчика на вечеринке и не влюбится в чудака, который однажды станет ее мужем. Не станет защищать заповедник и заботиться о животных. Оливия не прокатится возле моего дома и, смеясь, не помашет рукой.

Она не склонит голову набок, внимательно слушая меня, и больше не заколет на макушке светлые пряди волос.

И самое страшное – никто ее не заменит. Таких, как она, больше нет. Особенных, ни на кого не похожих. Светлых, чистых, верящих в людей и способных прощать. Она была нужным человеком на этой планете, незаменимым. С ее уходом мир потерял частичку света, он обеднел на огромное количество хороших поступков и добрых дел.

Оливия жила, а я существовала.

Она ушла, и теперь я чувствую вину за то, что осталась жива. 49

Я не нахожу в себе сил пойти вместе со всеми на кладбище, вместо этого пробираюсь к могиле окольными путями, едва начинает смеркаться.

Букеты и венки лежат на свежей земле, и я сажусь прямо среди них и закрываю лицо руками. Помимо меня на кладбище лишь несколько ворон: они противно кричат каждый раз, когда порыв ветра качает ветви вязов.

Я прошу у Оливии прощения за то, что предала. За то, что отняла у нее жизнь. За то, что заигралась и забыла, насколько все серьезно.

Все школьники напуганы, поэтому молчат о фотографии. «Десятиклассница умерла от переохлаждения ночью в лесу», – и никому не интересно, зачем она туда пошла.

Отсо спрашивал, но у меня не хватило духу признаться. Оливия была готова бежать куда угодно, лишь бы не видеть всех нас – глумящихся, диких и жестоких. Она шла туда, где могла слышать голос своей матери. Шла, пока не заблудилась, а потом… просто уснула в объятиях столь любимой ею природы.

Я прошу у нее прощения, поднимаюсь с земли, иду домой и мысленно уговариваю себя: «В этом нет твоей вины. Каждый может потеряться в лесу и замерзнуть. Это просто стечение обстоятельств».

Но все вокруг знают, что это не так.

На первом же уроке в школе мне подставляют подножку, когда я выхожу к доске.

Эмилия противно хихикает, ей вторят подружки, а учитель призывает класс к спокойствию. Я поднимаюсь с колен, отряхиваюсь и делаю вид, что ничего не произошло.

Кай больше не разговаривает со мной, даже не смотрит в мою сторону. В его мире после смерти Оливии не произошло никаких изменений, а того, кто напоминает ему о досадной шалости, приведшей к гибели одноклассницы, – то есть меня, парень предпочитает не замечать.