— П-почему? — тихо спросила «герцогиня», невольно заражаясь его улыбкой.

— У меня с детства от сладкого по всей коже идут зеленые пятна. Но, — взглянул он вдруг на своего тюремщика, — но вот мастеру Жмытю, сдается мне, сладкое не причинит вреда. А, мастер Жмыть?

Ну, конечно, мастер Жмыть не был против. Ну, конечно, он долго не ломался: тут же взял коробочку с конфетами, выбрал самую красивенькую — и… сунул себе в рот.

Мастер Жмыть исчез в одно мгновение. А вместо него к потолку взлетел ярко-синий мотылек. Взлетел и захлопал ярко-синими крылышками. Ах, как он был красив! Ярко-синей, жуткой, неземной красотой.

Ужас пробрал детей, наблюдавших волшебство.

Но предаваться чувствам было некогда. Схватив тяжелую связку ключей, паж лихорадочно принялся отпирать замки на цепях у Бартоломеуса. Ох, как долго нужно было искать ключ к каждому из замков! И ох какие страшные раны оказались на руках и ногах у Бартоломеуса в местах, натертых оковами!

На разговоры не тратили времени. Едва высвободив руки, Бартоломеус скинул с себя голову и вытащил из свертка сыр.

О, нет, то был не сыр. Представьте, что это было? Ну, конечно, голова матушки Молотильник. И к ней — монашеская ряса, в которой еще вчера госпожа Понс играла достойную монахиню.

Все?

Все! Необходимо было торопиться. Схватив детей за руки, новоявленная «матушка Молотильник» потащила их к выходу.

Вот узкий подвальный коридор с сырыми стенами…

Скорее, скорее!

Вот комнатка, обставленная инструментами неизвестного назначения…

Скорее же, скорее!

Вот лесенка…

Вот пустая привратницкая… Вот недопитый Жмытем чай, вот дверь с маленьким окошечком…

Только бы успеть выбраться из мрачной тюрьмы!

Резко распахнув дверь, матушка Молотильник остановилась. Перед нею стоял граф Шлавино с двумя вооруженными слугами за спиной.

* * *

«Маленькая герцогиня» была бледна и недалека от обморока. Но твердо знала: плакать нельзя. Потому что слезы, покатившись по щекам, нарисуют видную дорожку на покрытом белилами лице. И тогда… Лучше не думать.

А пока что происходило странное: граф Шлавино их не узнавал.

— …Дочь герцога фон Безе? Кузена короля? И, насколько я понимаю, двоюродная внучка принцессы Розалии? — дивился его сиятельство, шевеля бровями. — О, какая честь выпала мне — познакомиться со столь высокопоставленной особой! И ваша светлость путешествуете одна в сопровождении святой матушки?

— Совершенно верно, — улыбался Бартоломеус прямо графу в лицо. — О, грех любопытства! Она унаследовала его от своей матери, покойной герцогини фон Бёзе. Уж как я ни уговаривала ее светлость пройти мимо Башни! Как ни увещевала! Но все впустую. Разве можно что-то сделать с этим избалованным ребенком? — любовно покосилась «матушка» на Эвелину. — Только не говорите ее отцу, герцогу фон Бёзе. Он убьет и меня, и вас.

— Что вы, как можно! — воскликнул граф. — Это будет наша с вами маленькая тайна, матушка… э-э… как ваше имя?

— Матушка… э-э… матушка… э-э… — замялся Бартоломеус. Но тут паж, поднявшись на цыпочки, шепнул ему что-то на ухо. — Матушка Холодильник, ваше сиятельство.

— Какое благородное имя! — восхитился граф. И пристально воззрился на матушку. — У меня такое ощущение… м-м… что мы с вами уже где-то встречались. Не могло ли быть такого?

— О, что вы, — покраснела матушка, — никогда. Я бы запомнила такую встречу навеки.

— Холодильник, Холодильник… — бормотал граф. — Однако это имя мне чем-то знакомо… Чем же, чем же… Ага! — Глаза графа внезапно загорелись. — Я знал некоего барона Хола О'Дильника. Не родственница ли вы случайно ему?

— Я его младшая сестра, — застенчиво потупившись, признался Бартоломеус.

Поболтали еще совсем немного — так, ради приличия: о погоде, о лошадях, о нравах нынешней молодежи, о тюремщиках, которые вечно где-то пропадают, когда их ждут благородные люди…

— Кстати, не хотите ли остаться на денек и посмотреть завтра с утречка на казнь Безголового Монстра? Это крайне любопытное зрелище, — многообещающе закивал граф «маленькой герцогине».

Но та в ответ так взглянула… Что графа аж передернуло. Вот уж истинно дочь надменного вельможи!

Распрощались тепло. Маленькая герцогиня фон Бёзе вела себя чрезвычайно снисходительно с вассалом своего отца. Отбросив холодность и высокомерность, свойственных фамилии фон Бёзе — и даже слегка улыбнувшись! — она милостиво позволила графу поцеловать свою руку, пожелать себе счастливого пути и проводить до городских ворот, которые были тут неподалеку.

В одном только месте граф вдруг нахмурился.

— А где же конь вашей светлости? — спросил он, оглядываясь.

— Ох, что вы, граф! Сказать такое! — возмутилась монахиня. — Ведь ее светлость направляется не на праздник! А в обитель Святых Голубиц! Так о каком коне может идти речь? Мы все идем пешком.

Граф выглядел пристыженным. Но все же, заикаясь и краснея, уговорил принять от него в подарок трех лошадей — его собственную и его слуг.

— Вы просто не говорите вашему батюшке, — подмигнул он Эвелине. — То будет наша с вами маленькая тайна.

— …Иа-а-а! — завопила матушка Холодильник, вонзив каблуки в бока своего коня.

Лошади понеслись, взметая за собой столб пыли. Глядя вслед развевающейся рясе матушки и любуясь величественной осанкой маленькой герцогини, граф вдруг поймал себя на мысли. Да, на одной неплохой мысли! Что через четыре-пять лет девица войдет в возраст невест, и тогда… интересно, сколько замков дает герцог фон Бёзе за эту надменную куклу?

С этими веселыми мыслями граф отправился обратно в Башню — отыскать бездельника Жмытя и отчитать его за то, что все это время пропадал черт знает где.

* * *

Едва потеряв башенки Альтбурга из виду, они повернули лошадей, въехали в небольшую рощицу…

Ба! Да это была та самая рощица, в которой они еще вчера репетировали спектакль. Вот и речка, вот и то место, где жгли костер и жарили рыбку…

Сорвав с себя рясу, Бартоломеус велел смывать грим и переодеваться.

Сценические платья, а также голову матушки Молотильник — увы! — пришлось утопить в реке. И уже через четверть часа на коней снова садились прежний Пауль, прежняя Марион и прежние Бартоломеус с Эвелиной.

Они поскакали другой дорогой. Не той, на какой их видел граф. И совсем в другую сторону.

Долго переходили вброд реку, чтобы не быть замеченными на мосту.

Мимо трактиров проносились, не сбавляя ходу.

Так, нигде не останавливаясь и ни с кем не вступая в разговоры, они скакали целый день.

…Начинало смеркаться.