У пруда уже толпились все невидовцы, включая баб и детей – видимо, аттракцион и вправду был всеобщим. Не видно было только Клима, хотя он, несмотря на свою природную независимость, всегда являлся на подобные деревенские сборища. На деревянном мостке, где бабы обычно стирали белье, стоял Тимофей, на шее у которого висел внушительных размеров камень. Тимофей молчал и исподлобья глядел на невидовцев. Со стороны это выглядело так, словно не он сам, а невидовцы приговорили его к смерти, навроде тех средневековых колдунов, которых бросали в воду с камнем на шее, а потом смотрели: если выплывет, значит, продался Дьяволу, а если утоп, значит, ошибочка вышла – хороший был человек. Выплывшего, естественно, все равно убивали – зря, что ли, время на проверку тратили?

– Ишь ты! – восхищенно воскликнул Никитин, словно был скульптором, любующимся своим творением. – Тимоха-то красиво стоит. Прям Чапай.

– Чапай без камня тонул, – сухо заметил Фролов.

– А поза какая. Прям хоть сейчас в кино снимай.

– Вот и снял бы, – буркнул Фролов, который не видел ничего достойного восхищения во всей этой сцене, да и вообще был в крайне подавленном настроении. Кроме того, чесалось небритое лицо и ныли нечищеные зубы, поскольку в Невидове о зубном порошке отродясь не слыхали, предпочитая больные зубы либо лечить травами, либо просто рвать кузнечными клещами.

– Ой, Тима-Тимоша! – причитала жена Терешина Галина. – Сколько ж можно меня мучить?! Ну это ж никакое сердце не выдержит. Второй раз за месяц! Ну не работает твоя труба, ну и хрен бы с ней. Новую сделаешь!

– Это какая у него труба не работает? – хохотнул кто-то в толпе, но смех не поддержали – невидовцы умели ценить драматичность момента.

Тимофей тоже молчал.

– Ты скажи, – продолжила Галина, – может, обиделся на что? Так ты прости. В сердцах чего не ляпнешь.

– Да, Тимоха, – поддакнул Михась. – Вода-то нынче студеная. Ключ, видать, забил снова. В прошлый раз Гаврила тебя вытаскивал, так через то простудился. С неделю его, бедолагу, кашель не отпускал. А тогда и вода, как молоко, была. Ты б лучше вешался, что ли. Все как-то не так тревожно.

– Тьфу на тебя! – плюнула в сторону деда Галина. – Ты что ж городишь, хрыч старый? Вешаться предлагаешь?

– Да я ж о себе разве? – растерялся Михась. – Я о людях забочусь.

– Не, Галь, – встряла жена Гаврилы Ольга. – Михась прав. Я своего в прошлый раз, почитай, неделю отхаживала – так простыл, аж думала, помрет.

– Во-во, – поддержал ее Игнат. – Ты ж пойми, Галина, мы ж не против, мы завсегда спасем, но уж больно вода студена с утра. Или пущай ближе к вечеру топится, как в позапрошлый раз. Тогда и вода была хороша, и мы сами помылись.

– Верно, – загудела толпа.

– Что «верно»-то? – возмутилась Галина. – Вы помыться пришли или человека спасать? Или, может, в следующий раз ему вообще в баню пойти топиться? Чтоб все заодно и попарились?

Толпа обиженно замолчала.

– Ну это ты зря, – заметил Сенька Кривой. – Зачем нас так-то? Мы ж от чистого сердца.

– От чистого! – передразнила его Галина. – Очень чистого. То-то я гляжу, вам все помыться хочется.

Игра слов, в который слышался упрек, смутила присутствующих. Краем глаза Фролов заметил, что кое-кто из мужиков уже загодя скинул рубаху – видимо, дискуссия подобного рода шла не в первый раз и тоже была своеобразным неменяющимся ритуалом, финал которого был известен.

– Ты б, Тимоха, сказал что напоследок, – неожиданно пожурил «утопленника» Михась. – А то в прошлый раз такую речь толкнул – любо-дорого.

– А что вам говорить-то? – неожиданно «обрел голос» Тимофей. – Вам что в лоб, что по лбу. Говорю, давайте электричество сооружу, вы ни в какую. Радио вам сделал, и обратно недовольны. Труба что? Труба – ерунда. Новую сделаю. Мне ж обидно просто. Там калитку поправь, там замазку для окон сделай. А я что? Я ничего. Я делаю. Но только это ж каждый дурак сможет. А в прошлом году я предлагал электричество из ветра делать, вы что? Вы ж только отмахнулись. А топливо из коровьего дерьма? Да ну вас… Как что интересное вам предлагаю, так вы носы воротите.

– От дерьма-то, – добавил все тот же юморист, но и на этот раз шутку никто не поддержал.

– Мы больше не будем, – заблеяла толпа, но, кажется, тоже согласно установленной традиции.

Тимофей только махнул рукой.

– Не понятый временем и народом творец, – шепнул Никитин Фролову на ухо. – Леонардо да Винчи.

– Очень смешно, – огрызнулся Фролов. – Только мне его и вправду жаль. Я бы сейчас с удовольствием к нему присоединился.

Толпа затихла в ожидании продолжения.

– И потом я это… болен я, – сказал Тимофей и пояснил деловито, хотя и несколько неуверенно:

– Смертельно.

– Ну, раз смертельно… – начал было Игнат, но его перебила Галина.

– Да ну какое там «смертельно»?! Опять начитался циклопедией своей!

– Все, – хмуро отрезал Тимофей. – И спасать меня не надо. Дайте уйти спокойно.

И повторил еще раз:

– Все.

– Коротко че-то на этот раз, – критично заметил Михась, но Тимофей уже не слушал.

Он разбежался по мостку и под дружный вздох толпы сиганул в пруд. Брызги полетели в разные стороны. Дети радостно завизжали. Самых малолетних некоторые бабы разворачивали лицом к пруду, щекоча им животики и приговаривая сюсюкающими голосами: – Смотри… Дя-дя… Дя-дя что? Дя-дя прыгнул. Буф!

Младенцы расплывались в улыбке и пускали слюнявые пузыри.

Несколько мужиков, среди которых был и стремительно стянувший брюки Гаврила, побежали к пруду. К ним присоединился и знакомый Фролову мужик с больным ухом. В трусах и ушанке он смотрелся особенно колоритно. Нырять он, видимо, тоже собирался в ушанке.

– Погодь, – сурово остановил спасателей Михась. – Не речка – не унесет. Дайте наглотаться сперва. А то в прошлый раз вытащили быстро, так вот вам нате – через две недели снова здесь.

– Изверг, – отпихнула Михася Галина и сама полезла в воду.

Выждав пару секунд, Михась дал отмашку и мужики бросились в пруд. Галина, поняв, что будет мешать, полезла обратно. Остальные невидовцы столпились на берегу и стали наблюдать за спасением. Как водится, тут же нашлись советчики.

– Справа, справа заходи! Вон туда, где круги пошли!

– Да не толкайтесь вы, черти! Вы в обхват его берите!

Спасатели фыркали и отмахивались.

– Дали б ему, что ли, и вправду утонуть, – сказал Фролов, задумчиво глядя на возню в воде. – А то спасают, чтоб потом заново утопить.

– Садист ты, Александр Георгич, – усмехнулся оператор, который только что заметил стоявшую поодаль Серафиму.

– Станешь тут, – сказал Фролов, но уже в пустоту, поскольку Никитина уже не было. Теперь он стоял с Серафимой, обхватив ее сзади руками. Та доверчиво запрокинула свою голову, посмотрела снизу на лицо оператора и быстро чмокнула в губы.