Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Директор повел их наверх, в спальные комнаты. Когда они проходили мимо душевой, он заметил:
— Вы, наверное, думаете, что здоровье детей мне безразлично? Вовсе нет, и я делаю все, что в моих силах. Я слежу за тем, чтобы они мылись хотя бы раз в неделю, а раз в месяц — стриглись и избавлялись от вшей. Я кипячу их одежду. В моем детском доме вы не найдете вшей. Зайдите в любой другой детский дом, и там у детей волосы и брови буквально кишат насекомыми. Это омерзительно. Но только не здесь. Однако они ни разу не сказали мне «спасибо».
— Мы могли бы побеседовать с детьми наедине? Быть может, ваше присутствие смущает их.
Директор улыбнулся.
— Мною их не напугаешь. Но, если вы настаиваете…
Он жестом показал наверх.
— Старшие дети живут на пятом этаже. Там их суверенная территория.
В спальнях под самой крышей кроватей не было вообще. Кое-где на прямо полу валялись тоненькие матрасы. Очевидно, здешние обитатели обедали тогда, когда им это было удобно; они наверняка уже поели, выбрав себе лучшие куски.
Лев вошел в первую по счету комнату. Он заметил, что за дверью прячется какая-то девочка, и уловил блеск стали. Она вооружилась ножом. Разглядев на нем милицейскую форму, она убрала нож, спрятав его в складках своей юбки.
— Мы думали, что вы мальчики. Им нельзя сюда заходить.
На Льва напряженно уставились примерно двадцать девчонок в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет. И вдруг он вспомнил свои слова, сказанные Анатолию Бродскому, о том, что в московском детском доме двум дочерям его убитого товарища будет хорошо. Каким глупым и напыщенным он тогда выглядел! Теперь Лев понимал это. Бродский оказался прав. Для двух девочек было бы лучше, если бы их предоставили самим себе, и тогда они смогли бы позаботиться друг о друге.
— А где спят мальчики?
Подростки, кое-кого из которых Лев уже видел в кабинете директора, столпились у дальней стены своей спальни, поджидая их. Лев вошел в комнату и присел на корточки, положив на пол перед ними альбом с фотографиями.
— Я хочу, чтобы вы просмотрели эти снимки, а потом сказали мне, не приставал ли к вам кто-нибудь из этих мужчин и не предлагал ли вам деньги в обмен на сексуальные услуги.
Ни один из мальчишек не пошевелился, и по выражению их лиц невозможно было понять, верна ли его догадка.
— Вы не сделали ничего плохого. Нам просто нужна ваша помощь.
Лев открыл альбом и стал медленно переворачивать страницы с фотографиями. Он дошел до конца. Подростки смотрели на фотографии, никак на них не реагируя. Лев перелистал страницы в обратном порядке. По-прежнему никакой реакции. Он уже собрался закрыть альбом, когда мальчишка, стоявший позади, протолкался вперед и ткнул пальцем в одну из фотографий.
— Этот мужчина приставал к тебе?
— Заплатите мне.
— Он заплатил тебе?
— Нет, заплатите мне, и тогда скажу.
Лев с Моисеевым скинулись и дали подростку три рубля. Мальчишка быстро перелистал альбом, нашел нужную страницу и показал на одну из фотографий.
— Тот человек был похож на него.
— Значит, это был другой мужчина, не этот?
— Да, но они очень похожи.
— Ты знаешь, как его зовут?
— Нет.
— Ты можешь что-нибудь рассказать о нем?
— Заплатите мне.
Моисеев покачал головой, отказываясь платить.
— Мы можем арестовать тебя за спекуляцию.
Не дав ему договорить, Лев отдал мальчишке последние деньги.
— Это все, что у меня есть.
— Он работает в больнице.
Тот же день
Лев вытащил пистолет. Они находились на верхнем этаже дома № 7: квартира под № 14 располагалась в самом конце коридора. Адрес им дали сотрудники больницы. Подозреваемый находился на больничном, как и всю прошлую неделю, а это означало, что, не будь оперативники МГБ так заняты допросами, с ним уже наверняка бы побеседовали. Выяснилось, что заболел он как раз после первой волны арестов городских гомосексуалистов.
Лев постучал в дверь. Ответа не последовало. Он потребовал открыть дверь, назвав их имена и звания. По-прежнему никакой реакции. Моисеев уже занес ногу, готовясь выбить замок, и тут дверь отворилась.
Увидев направленные на него пистолеты, доктор Тяпкин поднял руки и попятился. Лев едва узнал его. Это был тот же самый человек, который помогал ему осматривать тело девушки, небесталанный врач, переведенный сюда из Москвы. Сейчас волосы у него пребывали в беспорядке, а взгляд дико блуждал. Он похудел, и измятая одежда висела на нем мешком. Льву уже приходилось видеть людей, сломленных тревогой и беспокойством; он видел, как мышцы их теряли форму и становились дряблыми, словно страх пожирал их заживо.
Лев толкнул дверь ногой, распахивая ее настежь и окидывая взглядом квартиру.
— Вы один?
— Дома мой младший сын. Но он спит.
— Сколько ему лет?
— Четыре месяца.
Моисеев шагнул вперед и ударил Тяпкина в лицо рукояткой пистолета. Доктор упал на колени, и кровь хлынула в его сложенные ковшиком руки, которые он поднес к разбитому носу. Моисеев приказал Льву:
— Обыщи его.
Сам Моисеев начал обшаривать квартиру. Лев присел, помог Тяпкину подняться и провел его на кухню, где и усадил на стул.
— Где ваша жена?
— Покупает продукты… Она должна скоро вернуться.
— В больнице нам сказали, что вы больны.
— Это правда… в какой-то мере. Я узнал об арестах и понял, что вы придете за мной, что это лишь вопрос времени.
— Расскажите мне, что случилось.
— Должно быть, я сошел с ума. Ничем иным объяснить это невозможно. Я не знал, сколько ему лет. Он был совсем молоденьким. Лет пятнадцати или шестнадцати на вид. Мне нужен был кто-то, кто не стал бы разговаривать со мной и не рассказал бы обо мне кому-нибудь еще. Я не хотел встретиться с ним снова. Или заговорить с ним. Мне нужна была анонимность. Я решил, что никто не станет слушать сироту из детского дома. Никто не поверит его словам. Я мог бы дать ему немного денег, и на этом все закончилось бы. Мне нужен был невидимка, тот, кого не замечают, понимаете?
Моисеев закончил свой беглый обыск и вошел на кухню, пряча пистолет в кобуру. Он схватил Тяпкина за сломанный нос и принялся вертеть его вправо и влево, отчего доктор пронзительно завизжал от боли. В соседней комнате проснулся и заплакал ребенок.
— Ты трахаешь мальчишек, а потом убиваешь их?
Моисеев отпустил нос Тяпкина. Доктор повалился на пол и свернулся клубочком. Прошло некоторое время, прежде чем он смог заговорить снова.