Еда и питье, сон на белом постельном белье. Все это – в Ланьчжоу.

Вокруг стоит полная тишина.

Мои шаги равномерно похрустывают по асфальту, лыжные палки позвякивают.

Перед одним из домов растет корявое дерево, рядом торчит что-то вроде спутниковой тарелки. На самом деле это солнечная плита. Впервые я видел что-то подобное в Лхасе два года назад. Тарелка эта зеркальная внутри, и она направляет солнечные лучи на кастрюлю, подвешенную в центре. Когда солнце достаточно яркое, из кастрюльки начинает валить пар, и становится заметно, что вода кипит. За мной раздается чей-то задыхающийся голос:

– Привет!

Я оборачиваюсь и вижу велосипедный шлем и солнечные очки. Его зовут Ван Цинь, он из Шанхая. Он уволился из логистической фирмы, в которой работал, и отправился на велосипеде путешествовать по стране.

– Повсюду, – говорит он, с ухмылкой описывая рукой круг. Он имеет в виду целый континент.

Он на два года старше меня. Так же, как и для Сяо Чая, я был для него сначала сплошным разочарованием, потому что не пил пива и не интересовался футболом. Ван Цинь спешивается и ведет велосипед рядом со мной. Мы болтаем. Когда мы затрагиваем тему отношений, я говорю, что подружки у меня нет. Он смеется и говорит, что это не слишком практично для меня. Я тоже смеюсь, а сам в это время размышляю, есть ли дешевые полеты в Мюнхен. К Джули.

Мы вместе доходим до самой высокой точки гор, где расположилась крохотная деревушка, обедаем в ресторанчике, где нам подают булочки мантоу и яичницу с помидорами, и, пока мы очищаем чеснок и погружаем палочки в аппетитную еду, я вспоминаю, как мы тогда сидели с Чжу Хаем. Люди спрашивают, где я оставил свой велосипед и откуда я приехал. Мой друг берет все вопросы на себя.

Мы прощаемся, Ван Цинь надевает свой шлем, солнечные очки и вскакивает на велосипед. Мое отражение в зеркале заднего вида протягивает ему руку, чтобы попрощаться. Он желает мне хорошей дороги, я ему – попутного ветра, потом он давит на педали, трогается и медленно едет вниз по склону. Его велосипед пощелкивает на холостом ходу, и этот звук становится тем быстрее, чем сильнее он разгоняется. У него впереди легкая дорога: много километров под горку. Он исчезает за поворотом, а я остаюсь один на один с местными жителями.

– Твой друг передвигается быстрее, чем ты, – замечает кто-то, а другой добавляет задумчиво:

– И зачем только вы это делаете?

Он имеет в виду путешествие пешком или на велосипеде. Пока я думаю над ответом, мне приходит в голову, что ни Ван Цинь, ни я не задали друг другу этот вопрос, как будто мы оба уже знаем ответ.

Мне спуск дается тяжелее: долгий пыльный спуск через строительные площадки и дороги, посыпанные щебнем. Я чувствую облегчение, когда добираюсь до ровного места. У киоска сидят двое пожилых мужчин. Я покупаю себе колу и подсаживаюсь к ним. Да, они видели велосипедиста. Он проезжал здесь в полдень, весь в пыли и со шлемом на голове. Надо же, в шлеме! Они весело смеются.

Ван Цинь, думаю я, допиваю свою колу и иду в том же направлении, куда уехал он. Вечернее солнце окрасило аллею в теплые медовые тона. Навстречу мне едут школьники на велосипедах. Они смеются, и их голоса похожи на щебет птиц.

Следующие дни я провожу беззаботно. Я останавливаюсь в маленьком местечке Шанькоу и часами сижу в ресторанчике под солнечным тентом. Ветер неторопливо перелистывает со мной страницы книги, я пью чай и наблюдаю за потоком машин: грузовики и фургоны, изредка мотоциклы. Шанькоу – проездной поселок, но дома в нем многоэтажные и выглядят так, будто это уже пригород Ланьчжоу.

Однако до города еще восемьдесят километров, и хозяин ресторана, толстый бородатый представитель народа хуэй, сказал мне, что по дороге к городу мне предстоит перейти еще через одну небольшую гору. К счастью, она вся состоит из террас и вообще не очень высокая.

Я иду, никуда не спеша. По дороге мне попадается группа людей с кистями и ведрами, они раскрашивают оградительные колышки на обочине. Оказывается, что я уже несколько дней иду мимо их красно-белой работы и сам того не замечаю. Все смеются.

Потом все вдруг становится желтым. До горизонта простираются рапсовые заросли. Я иду, ведя рукой по цветам. Когда я был маленьким, я очень любил бегать по рапсовым полям, растения были такими высокими, что я мог прятаться в них как в душистом лабиринте. Нужно было лишь отыскать местечко получше и сдвинуть над собой стебли, чтобы получилась крыша – и тебя невозможно найти. Я смотрю на светящееся желтое поле и думаю, что, может быть, там и сейчас прячутся дети, потешаясь над миром взрослых.

Я иду до тех пор, пока под вечер не нахожу себе ночлег. Рядом припаркованы грузовики и автобусы. Я получаю комнату с окнами, заклеенными газетами, и в глаза мне бросается надпись на старой газете: «КАК ИНОСТРАНЦЫ ДРЕССИРУЮТ СОБАК». Это целая статья, в которой автор чрезвычайно хвалит немецких собаководов – так они дисциплинированны и последовательны. Наверное, мама громко посмеялась бы над этим.

Я как раз раскладываю на постели свои вещи, когда звонит телефон. Это Джули. Она плачет. Она сообщает, что больше не хочет со мной общаться.

Меня пронизывает ледяной ужас. Я спрашиваю, значит ли это, что мы расстаемся.

– Да, так и есть.

Но разве мы вообще были когда-нибудь вместе? Она начинает злиться. Мы ссоримся из-за значения слова «вместе», а потом она вдруг всхлипывает. Я знаю, что случилось: она снова вспомнила что-то.

– Пожалуйста, ничего не говори, – шепчу я, – я сразу к тебе приеду, как только доберусь до Ланьчжоу. Я ведь уже смог слетать в Пекин за идиотским паспортом, почему же я не смогу слетать к тебе в Германию?!

Тишина.

– Я обязательно прилечу в Мюнхен!

Всхлипывание, полусмех, полуслезы, но лучше, чем ничего. Джули знает, что я не перевариваю Мюнхен.

– Я приеду, мы будем есть ливерный паштет и гулять в английском саду!

Всхлипывание звучит радостнее, и наконец она говорит:

– Эх ты, дурья башка!

Когда я вешаю трубку, у меня все еще нет подруги, зато есть назначенное свидание. Я открываю дверь во двор, и ко мне врывается темнота. Грузовики похожи на спящих динозавров, над ними сверкает ночное доисторическое небо.

Чем дольше я смотрю наверх, тем отчетливее вижу звезды, вскоре они становятся такими, что мне кажется, будто я могу протянуть руку и выбрать одну из них. Вокруг стоит тишина. Я нащупываю выключатель около двери, поворачиваю его, и вот мир полностью погружается во тьму. Где-то слышен лай собаки.

Я смотрю наверх и жду, пока из темноты снова начнут проступать звезды. Итак, Мюнхен. Мюнхен.

Ланьчжоу, как очаровательно твое имя! «Лань» означает «орхидея», а «чжоу» – «префектура» или «земля». Ланьчжоу, Земля орхидей! Когда я слышу это название, я думаю о цветах и бабочках. Раньше этот город назывался Цзиньчэн, Золотой город, но первый император династии Суй полторы тысячи лет назад дал ему новое имя.