Ханна неуверенно шагнула – ноги затекли от долгого сидения.

Прищурив глаза, Хенрик жадно смотрел ей в спину: прикидывал, куда стрелять. Этот ее нелепый бронежилет все портил, получалось, стрелять надо в голову, а он не хотел, чтобы ее лицо пострадало. У нее было запоминающееся лицо – тонкое и породистое.

– Смелее, Ханна. Не заставляйте вести вас за ручку. Если нас увидят, будет беда.

– Если я не позвоню через полчаса, меня начнут искать, – сказала она, отчаянно цепляясь за любую, самую призрачную возможность. Глаза ее шарили вокруг в поисках неизвестно чего, камня или палки, которыми она сможет защитить себя.

Они перебрались через кучу бетонных блоков, миновали обожженную стену и вышли во двор, где тополя стояли, заваленные обломками, и упорно не желали гибнуть. Запах кислоты усилился.

Хенрик спросил внезапно:

– Этот ваш лейтенант – что он за человек?

– Я с ним счастлива, – просто сказала она.

Печально шелестели листья. Хенрик подумал: вон там, у арки между домами. Там их никто не увидит. Он чувствовал себя скверно: никогда раньше простое действие не причиняло ему столько хлопот.

Он указал стволом на холодный каменный зев:

– Можно здесь. Вокруг никого. Не стесняйтесь.

Он решил, что выстрелит, как только она повернется спиной.

– Я не стесняюсь. Не первый день на войне, – ответила она вызывающе. – Отвернитесь. Вы обещали.

Он пожал плечами и отвернулся, слушая, как она хрустит щебнем и стеклянной крошкой. Тихо взвел курок. Медленно вдохнул, успокаиваясь. Подумал – нечестно это. Я выстрелю, ее найдут униженную, с расстегнутыми штанами. Будут хихикать, проводя экспертизу; рассказывать о смешном случае за стаканчиком вина. Не заслужила она такого. Нет уж, пусть сначала приведет себя в порядок. Спешить некуда. До ночи на улицах опасно, надо будет забиться в дыру поглубже. Избавиться от машины и отсидеться.

Шаги за спиной стихли. Он стиснул зубы, ноздри его шевелились, как у зверя. Смерть не имеет значения. Смерть в этом говенном мире – избавление, уверял он себя. Краснота затопила все вокруг: солнце светило в глаза, терзало душу.

Вдалеке рыкнул бульдозер; было слышно, как камни крошатся под стальными траками.

Неважной она оказалась бегуньей. Тело болело, словно ее долго били; ногти были содраны в кровь: карабкаясь по завалам, она помогала себе руками. Кашель выворачивал ее наизнанку, она зажимала нос бесполезным мокрым платком; ямы, заваленные мусором, дрожали и расплывались от слез. И все же воздух, напитанный едкими парами, казался ей свежее морского ветра, потому что она снова ощущала себя в безопасности.

«Хватит. Я здесь ни при чем. Это не моя война», – думала Ханна. Черные дома были пусты, стояла неестественная тишина, даже птицы избегали этих мест. Твердила себе: скорее отсюда. Скорее с этого кладбища, бросить все, уехать в Пуданг, а потом бежать с планеты, пока еще не поздно. Она верила в судьбу, верила в силы, что сталкивают людей помимо их желания, слишком часто ей приходилось видеть как те, кто не обращает внимания на такие вот предупреждения свыше, расстаются с жизнью. Навсегда запомнила Мигеля Диаса – оператора, рядом с которым разорвалась граната, а он не получил и царапины. Это была ее первая война, дело было на Арло, Мигель снимал из укрытия бой между отрядом полиции и сепаратистами. Вечером в их палаточном городке был настоящий праздник, виски и местная водка лились рекой, пьяный в дым Мигель раздавал желающим сувениры – осколки той гранаты. Парень немного переусердствовал с доказательствами своего везения – некоторые осколки были величиной с кулак. Примерно через две недели Мигель приехал делать репортаж в сожженную деревню и легкомысленно запнулся о плюшевую игрушку. Кто-то из новичков – никто не успел запомнить его имени, – засмеялся и поднял медвежонка повыше, демонстрируя трофей своему напарнику. В этот момент лохматый уродец превратился в шар огня, и то, что осталось от парня, впоследствии уместилось в коробку из-под обуви. Третий раз судьба намекнула Мигелю, что пора менять профессию, когда машина, на которой он возвращался со съемок, наехала на мину, а он отделался лишь парой шишек. Должно быть, Мигель решил, что чем-то глянулся богу, и тот вздумал оберегать его вечно. Кончил он плохо и банально – в каком-то сомнительном заведении закусил солеными орешками, в которых от неправильного хранения завелся опасный грибок. Он умер в корчах, не успев осознать, что его кредит везения исчерпан.

Она оглянулась, когда ожидание выстрела стало нестерпимым, как боль. Утреннее солнце слепило глаза, и одинокую недвижную фигуру на куче камней окружало белое сияние. Ханне показалось, будто на бородатом лице застыла улыбка. Эта улыбка врезалась ей в память, как лицо матери. Эта улыбка была знамением, незримым приказом – хватит, убирайся, не то я за тебя больше не в ответе. Никогда раньше она не верила в бога так сильно, как в то мгновение. Крохотный крестик под майкой жег кожу. Выстрела так и не последовало. Ханна прекрасно понимала намеки свыше.

Она услышала шум двигателя: из-за угла выезжал автоматический бульдозер, лязгали траки. Двое в защитных костюмах брели следом, из-за блестящих пленок на головах оба были похожи на пучеглазых морских животных.

Бульдозер лязгнул и замер.

– Вот так встреча! – сказало животное.

– Здесь есть полиция? – крикнула Ханна и закашлялась. В груди клокотал жидкий свинец.

– Откуда? – глухо произнес рабочий. – Разве что дальше по улице. Легко найти – увидите сухую пальму. Там они иногда проезжают.

– Откуда вы взялись? – спросил второй, кося на нее круглым стеклянным глазом.

– У меня сломалась машина, – ответила она первое, что пришло в голову.

– Ну и ну. Да тут даже крысы не выживают, – сказал первый.

Ханна не слушала: из последних сил ковыляла дальше.

– Эй! – крикнул рабочий.

Она ускорила шаг.

– Да погоди ты! – кричал блестящий человек.

Ханна перешла на бег. Не хватало еще попасть в руки торговцев «живым мясом». После всего, что ей довелось испытать. После того, как она узнала правду об ультиматуме.

Рабочий легко догнал ее, загородил дорогу.

– Ты что, сдурела? – пробубнил он из-под маски.

В голове стоял шум. Сил дышать уже не было – грудь пылала. Ну уж нет. Так просто вам меня не взять. Она неуверенно нагнулась и нашарила камень.

– Совсем народ ополоумел, – прогнусавил голос. – Сдохнешь ведь! Держи пленку! – и он протянул ей пакетик с пленочным противогазом, какие выдают в убежищах гражданской обороны. – Сама-то наденешь?

Она молча кивнула, все еще сжимая в руке камень.

– На перекрестке повернешь направо, там тропинка через двор. Так короче выйдет, – сказал рабочий напоследок.

При свете дня город оказался не таким уж мрачным; сквозь дрожащий воздух проглядывали далекие синие горы. Озеро, свинцовое поутру, теперь играло блестками, солнце высветлило пропыленные стены. На площадке, огороженной сеткой, школьники бросали мяч в баскетбольную корзину. Набережная была полна народа; яркие одежды наполняли открытые кафе, слышался смех.