Войдя в дом, тантрист тотчас почуял призрака. Его боль, гнев и немые упреки сочились из щелей в кровле и бурлили за плинтусами.

Тантрист шагнул в ванную.

Призрак спустился с потолка, видимый лишь тантристу и Парвати. Девочка уже обрела почти человеческий облик и была сильна как никогда. Она поклялась, что вся семья поплатится за свои злодеяния — за то, что позволила ей умереть.

— Откуда ты явился? — с горячностью повторил тантрист, глядя прямо на нее.

— Где она? — вскрикнула Савита и вздрогнула. — Где?

— Там! — показала Парвати.

Повар Кандж грозно занес над головой сковородку.

Призрак заговорил на тайном языке, который бился в уши тантриста океанскими волнами. С потолка закапало, словно в комнате пошел дождь.

Тантрист запел, взывая к мужской и женской силам вселенной:

— Шива-Шакти, Шива-Шакти…[185]

Он вспотел, по лицу стекали струйки намокшей золы. Призрак подошел к нему — прозрачная серебристая грива неистово развевалась за спиной. Черные трубы, опоясывавшие ванную, затряслись, вода в них хаотично загудела.

Савита вцепилась в своих мальчиков, Маджи тяжело навалилась на плечи Кунтал. Все застыли в коридоре, и сырое белье хлестало их, будто раздуваемое сильным ветром.

Сын тантриста загадочно прошептал:

— Тантрист Баба стремится воссоединить космические противоположности — сознание и энергию. Лишь тогда наступит просветление.

Нимиш раскрыл было рот, чтобы возразить, но Савита быстро ущипнула его за руку.

Призрак закружился вокруг головы тантриста; бестелесные руки двигались медленно, точно шелковая ткань под водой. Тантрист стойко оборонялся, меряясь силами с привидением. В комнате барабанил дождь, голая лампочка бешено раскачивалась. Нагое тело тантриста заиндевело и очень медленно покрывалось льдом.

— Это очень сильный дух, — выдохнул он, отступая. — Она не уйдет.

— Я так и знала! — выпалила Савита. — Она вернулась ко мне!

— Она была здесь всегда, — возразил тантрист, — но проявилась только после астральной наводки.

— Какой еще наводки? — спросила Маджи.

— Какая-то девочка нарушила границу… или право собственности…

— Мизинчик! — ахнула Савита. — Я так и знала!

— В переходном возрасте девочки обладают неосознанными способностями и могут общаться с потусторонним миром…

— С богами или с демонами? — вмешалась Парвати.

— С теми и другими. — Тантрист устремил на нее огненный взор. — Она безвременно ушла из жизни, и потому она в ярости.

— Но что можно сделать? — спросил Нимиш.

Каждый из них страдал после гибели младенца: Савита спустилась во мрак суеверий и страха, Джагиндер ударился в пьянство, да и у самого Нимиша совесть была неспокойна.

— Шива-Шакти, — нараспев произнес тантрист. — Вселенную нужно привести в равновесие. То, что ты дал, будет дано. То, что ты взял, будет взято.

— Но как же моя лунная пташечка? — простонала Савита, в груди у нее вновь проснулась темная боль. — Неужели никак нельзя прекратить ее страдания?

— Есть два способа, — тантрист поднял вверх расправленные ладони. — Позволить ей остаться здесь, заглушить боль ее космической противоположностью. И когда-нибудь она уйдет сама.

— Как духи наших родителей, — шепнула Парвати Кунтал.

— А второй? — спросил Нимиш.

Тантрист опустил одну руку, а на второй сильно растопырил пальцы — символы пяти стихий видимого мира: земли, воды, огня, неба и ветра.

— Невидимки состоят лишь из огня, неба и ветра. Они ищут воду и землю, чтобы жить на свете так же, как мы.

Тантрист помахал большим пальцем:

— То, что однажды ее убило, теперь поддерживает призрака. Он заточен в стенах бунгало. Его жизнь и смерть — снова в ваших руках.

Тантрист впал в медитативный транс.

Представление окончилось.

Сквозь тучи пробился лучик утреннего солнца.

Джагиндер взял такси из отеля близ «Азиати-ки» до Дарукханы — песчаного промышленного района, где располагалась его контора. Обычно он приезжал туда лишь поздно утром. К тому времени территория уже кишела рабочими, которые сортировали части судов, разобранных на заводе, а его помощники сновали у конторы, заключали сделки и записывали счета в гроссбухах. Но сегодня в гоудауне[186], где хранились товары, было пугающе тихо. В грязи ржавели два холодильника, большие стальные трубы блестели от дождя, лившего всю ночь.

Джагиндер взобрался по ступенькам на открытое возвышение и вошел в контору В одном ее конце размещалось складское помещение с круглыми валиками под спину и толстыми матами, которые разворачивал на полу служащий компании в начале каждого дня. Открыв дверь склада, Джагиндер выудил один тяжелый мат, разложил его на виниловом полу и покрыл белой простыней.

Обливаясь потом, он выдвинул свой деревянный письменный столик и поставил его, как обычно, у входа, рядом с черным телефоном — его оставалось лишь включить в розетку. Рубиновые гроссбухи лежали аккуратной стопкой в шкафчике. Усевшись «по-турецки» на пол перед столом, Джагиндер раскрыл верхний гроссбух. Обложка внизу покоробилась, тонкие страницы развернулись гармошкой. Он тупо уставился на отчеты, записанные секретным «ландеевским» шрифтом, которым в их семье протоколировали финансовые операции.

Джагиндер неторопливо откупорил чернильницу на горизонтальном бортике наклонного стола и окунул перо в ее темную глубину. Обычно он пользовался импортной ручкой «шэффер», торчавшей из кармана рубашки. Но ручки при себе не было, а искать другую в шкафчиках лень. Джагиндеру захотелось горячего чаи масала, и он посмотрел на часы. Слуга опаздывал уже на пятнадцать минут. «Так вот что здесь творится в мое отсутствие».

Он перевернул пустую страницу, занес над ней перо и неуверенно нарисовал Ганешу — благоприятный символ, который помещал в начале каждого нового отчета или операции. Ничего благого он делать не собирался, но по привычке дорисовал символ и отложил перо. Снаружи послышалось шарканье подошв. Служащий компании в белой майке, хлопчатобумажной лунги и шерстяном платке скакал по ступенькам, громко насвистывая мелодию «Прэм Джоган кэ Сундари Пио Чали»[187]и вращая бедрами, будто могольский принц, к ногам которого падают толпы куртизанок.