Семья Эмелины и ее друзья получили по почте эти объявления, и у них не возникло никаких сомнений в отношении того, что они были отправлены самой Эмелиной. Вероятнее всего, Холмс, действуя обманным путем, заставил Эмелину надписать конверты, убедив ее, что они предназначены для какого-то другого случая, например, для отправки рождественских открыток.

Что касается миссис Лоренс, то для нее это свадебное извещение совершенно не прояснило ситуацию. Эмелина никогда не упоминала о Роберте Фелпсе. И если Эмелина и вправду приходила в их дом, чтобы раздать свадебные извещения, она наверняка вручила бы им такое извещение лично.

На следующий день миссис Лоренс снова остановила Холмса и на этот раз спросила его, что ему известно о Фелпсе. Холмс ответил ей в той же развязной манере: «О, да он просто парень, с которым мисс Сигранд где-то познакомилась. Я практически ничего о нем не знаю, разве только то, что он часто отправляется в поездки».

Новость о замужестве Эмелины попала в газету ее родного города – о нем было объявлено в небольшой неофициальной заметке в номере от 8 декабря 1892 года. В этой заметке Эмелину называли «благовоспитанной дамой, обладающей сильным и прямым характером. Многие ее друзья верят, что она приняла правильное решение при выборе супруга, и сердечно поздравляют ее с этим». В заметке сообщалось несколько биографических подробностей, в том числе был упомянут факт, что Эмелина в свое время работала стенографисткой в окружном архиве. «Отсюда, – сообщала заметка, – она отправилась в Дуайт, после чего переехала в Чикаго, где и встретила свою судьбу».

«Судьба» – так автор заметки называл с некоторым кокетством ее иллюзорное замужество.

* * *

В последующие дни миссис Лоренс не переставала расспрашивать Холмса об Эмелине, но тот на все ее вопросы отвечал практически односложно. Она склонялась к мысли, что так называемый отъезд Эмелины – это не что иное, как ее исчезновение, и вспоминала, что вскоре после последнего визита Эмелины в доме Холмса произошло нечто странное, чего она до этого не замечала.

«На следующий день после исчезновения мисс Сигранд, иначе говоря, на следующий день после того, как я видела ее в последний раз, дверь офиса Холмса была заперта и в офис не входил никто, кроме самого Холмса и Патрика Квинланда, – вспоминала миссис Лоренс. – Около семи часов вечера Холмс вышел из своего офиса и спросил двух мужчин, живших в его доме, не помогут ли они ему спустить вниз ящик». Этот ящик был новый и большой, примерно четыре фута в длину. Было видно, что внутри его находится что-то очень тяжелое, потому что справиться с сундуком было трудно. Холмс многократно обращался к своим помощникам, прося их проявлять максимальную осторожность. Прибывшая телега сразу увезла сундук.

Позже миссис Лоренс утверждала, что именно в этот момент она поняла, что Холмс убил Эмелину. Однако при этом ни она, ни ее муж не предприняли никаких попыток уехать из этого дома; в полицию они тоже не обратились. И никто не обратился. Ни миссис Лоренс, ни мистер и миссис Питер Сигранд, ни Нед Коннер, ни родители Джулии, мистер и миссис Эндрю Смайт. Все выглядело так, словно никто не ожидал, что полиция проявит интерес к очередному исчезновению человека, а если вдруг проявит, то окажется достаточно компетентной, чтобы провести эффективное расследование.

* * *

Вскоре после этого собственный сундук Эмелины с ее вещами и одеждой, взятой с собой при отъезде из дома в клинику доктора Кили в 1891 году, прибыл на ближайший к ее родному городу товарный склад. Поначалу ее родители поверили – вернее сказать, понадеялись, – что она прислала этот сундук с вещами домой, поскольку, выйдя замуж за состоятельного человека, она уже не нуждается в старых и поношенных вещах. Однако никаких почтовых сообщений от Эмелины семья Сигранд не получила; не получила даже рождественской поздравительной открытки. «Это было более чем странно, – вспоминал доктор Б. Дж. Сигранд, троюродный брат Эмелины, стоматолог, практикующий в Норт-Сайде, – особенно если вспомнить, что она имела обыкновение писать родителям по два, а то и по три письма в неделю».

Родители Эмелины все еще не могли представить себе, что их дочь может быть убита. Впоследствии Питер Сиранд говорил: «В конце концов я стал предполагать, что она, возможно, умерла в Европе, а ее муж либо не знал нашего адреса, либо не счел нужным известить нас об этом».

Тревога Сиграндов и Лоренсов усилилась бы многократно, знай они несколько важных фактов.

Фамилия Фелпс была вымышленной, и носил ее помощник Холмса, Бенджамин Питзел; под этой фамилией он проходил курс лечения в клинике доктора Кили, где впервые увидел Эмелину.

2 января 1893 года Холмсу снова потребовалась помощь Чарльза Чеппела, артикулятора, которому он послал сундук с трупом женщины; с верхней части ее тела была снята почти вся кожа, и она представляла собой оголенное мясо.

Спустя несколько недель после этого в Медицинский колледж Ла Саль в Чикаго был доставлен тщательно обработанный скелет.

И что-то не совсем понятное произошло в просторном погребе дома Холмса; вернее, оно было выявлено полицией три года спустя и потребовало научного объяснения.

Отпечаток ступни был найден на гладкой лакированной поверхности дверного наличника внутри погреба на высоте примерно двух футов над полом. Пальцы, опорная часть, пятка были видны так четко, что не оставалось никаких сомнений в том, что это отпечаток ступни женщины. Четкость и подробность отпечатка озадачили полицию, как и устойчивость отпечатка к механическим воздействиям. Эксперты пытались стереть его рукой, затем салфеткой, смоченной мыльным раствором, но он не поддавался ничему.

Никто не мог дать достоверного объяснения происхождению этого отпечатка. Самым приемлемым предположением казалось то, что Холмс обманом завлек женщину в чулан; женщина при этом была босой и, возможно, голой; после этого Холмс закрыл герметичную дверь и запер женщину внутри. Женщина оставила отпечаток ступни, предпринимая последнюю безуспешную попытку выбить дверь. Стойкость отпечатка детективы объясняли тем, что Холмс был известен своим пристрастием к химии. Согласно их рассуждениям, Холмс сначала облил пол кислотой, для того чтобы ускорить химическую реакцию поглощения кислорода в погребе, и перед тем, как ударить ногой по двери, Эмелина ступила в кислотную лужу, а потом, стараясь выйти из чулана, случайно приложилась ступней к лакированной поверхности наличника.

Но, как это обычно бывает, это объяснение появилось намного позже. А в начале 1893 года, года выставки, никто, в том числе и сам Холмс, не заметил этого отпечатка на наличнике двери.

В начале января 1893 года вдруг подморозило, и наступили долгие холода; температура почти застыла на отметке двадцать градусов ниже нуля. Во время своих утренних обходов Бернэм наблюдал застывший в неподвижности бледный мир, и только кучи замерзшего конского навоза чернели на белом ландшафте. Лед толщиной в два фута, опоясавший по периметру берега Лесистого острова, заключил в безжалостные тиски камыши и осоку Олмстеда. Бернэм видел, что работы по ландшафтному рельефу сильно отстают от плана. К тому же человек, поставленный Олмстедом наблюдать за ходом этих работ здесь, в Чикаго, Гарри Кодмэн, от которого все в конечном счете и зависело, сейчас находился в больнице, где проходил курс послеоперационной реабилитации. Причиной его часто повторявшихся болезненных состояний, как оказалось, был аппендицит. Операция, проведенная под наркозом, прошла хорошо, и Кодмэн шел на поправку, но до его выздоровления было еще далеко. А до дня открытия выставки оставалось всего четыре месяца.