— «Крик африканской души в знак протеста угнетению ее европейцами». Я слышала об этой книге — самом знаменитом обличительном трактате Томаса Кларксона против рабства, но никогда не видела ее.

Рядом в переплете, обтянутом светлой крапчатой замшей, лежало издание «The Kingdom and People of Siam»,[96]а подле него — анонимная реляция о научных изысканиях в Порто-Рико, открытая на цветной гравюре с изображением стада диких свиней.

— Это знак, — едва слышно произнесла госпожа Эванджелина.

— Знак? Какой знак? — удивился Жозеф.

Она не ответила, отошла от шкафа и задержалась перед выложенными в ряд стальными гребнями, расческами, металлическими заколками с острыми стержнями и прочими чудесами ремесленного искусства.

— С каким мастерством это сделано! Решительно, браслеты с сердоликом, колчаны и сарбаканы занимают меня куда больше, чем книги о магии.

Едва оставшись наедине с Виктором, Бланш де Камбрези дала волю своей страсти к сплетням.

— Знаете ли вы, что звезда русского балета, Ольга Вологда, крутит амуры с подданным ее величества королевы Английской? Она бросила месье Розеля ради борца за чистоту окружающей среды, некоего Алистера Пейлтока, и сейчас они уже на пути в Овернь, в его замок в Амбере. Там она сможет танцевать бурре до посинения!

— Признаться, эта новость не вызывает у меня интереса.

— Да неужели? А как же ваша дорогая подруга Эдокси? Она ведь теперь окажется на улице, поскольку и речи не может быть о том, чтобы ей остаться в квартире месье Розеля — что скажут люди? Бедная, бедная княгиня Максимова, одна-одинешенька, без угла! Я посоветовала ей обратиться к вашему совладельцу-азиату, но кажется, он уже кого-то приютил, не так ли?

— Мой приемный отец и матушка моей супруги питают друг к другу взаимную симпатию.

— Какая ирония судьбы: семейная склонность к франко-русским союзам! Или в данном случае союз лучше будет назвать японско-еврейским?

— Как вам угодно, дорогая мадам. Вы, собственно, ищете какое-то определенное издание?

Госпожа Эванджелина Бёрд отступила на шаг от драгоценной коллекции Кэндзи Мори, чтобы получше рассмотреть два деревянных щита, украшенных резными изображениями животных.

— Вот опять ваш нынешний тотем, он появляется уже во второй раз — это доброе предзнаменование.

— Пред… предзнаменование? — пробормотал Жозеф. — Это… это же кабан! А на гравюре были… свиньи. Как… как же это возможно?

— Нет ничего невозможного, мой мальчик, вы должны научиться читать самые незаметные и незначительные знаки. Незаметные и незначительные — наиболее важные, нужно им верить и толковать их, доверяясь интуиции.

Жозеф покраснел от волнения, капля пота скатилась по виску, сердце заколотилось сильнее.

— Откуда вы знаете?..

— Порой у меня бывают видения. Каждый из нас способен их воспринять, но человеческое общество стало насквозь материалистичным, и большинство его членов слепы, глухи и нечувствительны к отголоскам потустороннего. Надо постоянно быть начеку, чтобы не пропустить их. Я с младых ногтей научилась ценить то, что вы, люди, называющие себя цивилизованными, почитаете бессмысленным. Вы мчитесь вдогонку прогрессу, полагая, что он облегчит вашу жизнь. Но прогресс вас только портит, превращает в животных — взгляните, что сделалось с этой планетой: повсюду несправедливость, эксплуатация, бойни…

Жозеф открыл было рот, но не произнес ни звука.

— Нет-нет, я не безумна, юноша! Просто я умею видеть и слышать. И я доверилась именно вам, потому что знаю, что ваш совладелец месье Легри не приемлет мой взгляд на вещи. Он заблуждается. Матушка до сих пор присматривает за ним, защищает…

— Но его мать…

— Давно на той стороне реки, да.

— Вы предсказываете будущее? — спросил Жозеф дрогнувшим голосом.

— Предсказываю, но иллюзий не питаю — мне мало кто верит… Однако в том, что я предчувствую, всегда есть крупица истины. Остерегайтесь расхожих мнений, мой мальчик. — В глазах старой женщины проскользнуло беспокойство. — И будьте снисходительны к мадам де Камбрези — очень скоро вы ее больше не увидите. — Она нахмурилась — картина, представшая перед внутренним взором, вероятно, ей не понравилась. — Что ж, а теперь можете задать мне ваш вопрос, юноша — я же вижу, что вы сгораете от нетерпения узнать ответ.

— Ну… на сегодняшний вечер у нас с месье Легри назначено некое предприятие, и…

— И вы оба ломаете голову, измышляя убедительную ложь для своих жен. — Госпожа Эванджелина Бёрд подошла ближе к Жозефу, и тот окаменел, завороженный зеленоватым блеском ее глаз. — Сегодня «Магазэн дю Прентан» будут работать всю ночь. Парочка слюнявчиков и распашонок станут превосходным предлогом для отлучки и надежным алиби. И помните: никому ни слова о нашем с вами разговоре. Выдавать священные тайны — дело опасное.

Жозеф хотел заверить, что не выдаст, но перехватило горло — он лишь издал звук, похожий на «да», и кивнул.

— Не переживайте так, мой мальчик. Единственное, что имеет значение в этом мире, — способность дарить радость и счастье тем, кого вы любите.

— Я вас обожаю за то, что вы дали мне возможность увидеть эти чудеса! — Джина поцеловала Кэндзи в щеку и смеясь побежала на второй этаж.

Он замер на мгновение, изумленный и восхищенный смелостью своей подруги, потом устремился следом.

— Какая громадина! Должно быть, весит не меньше тонны! — воскликнула Джина, остановившись перед четырехметровой бронзовой статуей Будды. — Очень любезно со стороны господина хранителя коллекции дозволить нам полюбоваться уникальными экспонатами. И самое приятное, что мы здесь единственные посетители. Вы были знакомы с покойным месье Чернуши?

— О да, тогда он был директором Парижского банка и страстным поклонником китайского и японского искусства. Во время поездки на Дальний Восток потратил уйму времени и денег на то, чтобы собрать эти шедевры. В своем завещании он вместе с особняком отписал их Парижу, скоро этот музей откроется для публики.

— Восхитительно! — ахнула Джина при виде картины на высокой, в человеческий рост цилиндрической подставке, которую можно было вертеть, чтобы рассмотреть все фрагменты.

— Это очень древнее какэмоно,[97]— принялся рассказывать Кэндзи. — На нем изображен Бэнь-Гунь, его страсть — охота на летучих мышей, а обязанность… пожалуй, Бэнь-Гуня можно уподобить христианскому святому Петру. Так вот, его страстью пользуются нечистые души, стремящиеся попасть на небо. Они берут с собой летучих мышей, выпускают их, Бэнь-Гунь бросает вахту у небесных врат и устремляется за крылатыми созданиями, а нечистые души таким образом обманом проникают в рай.