И символом этого горького поражения стала я.

Понимаешь, милочка, в деле сотворения династий есть один важный момент. Решающий момент. Это наследники. Наследники мужского пола. Как выяснилось, такой наследник у дяди был, но он стал величайшим разочарованием для него. Увы, с самого начала интерес моего отца к торговле сосредоточился на красивых безделушках, которые он ввозил из Рэкса, столицы Зензана. Ты, наверное, видела такие: золотое яйцо, а внутри него — еще одно такое же, поменьше. И прочие штучки — декоративные шарики, кресты, короны. Зеркала, каминные часы, музыкальные шкатулки. Они очень дороги. Но мой отец ценил только их красоту. Красота его и погубила.

Можно было предположить, что он станет художником — то есть человеком искусства. В итоге он стал светским повесой, одним из «новых агондонцев», которые столь скандально прославились во времена правления королевы-регентши. Да-да, эти молодые люди даже вращались при дворе королевы-регентши! Но ты, милочка, не можешь помнить от тех временах. В те дни в Агондоне не было здания, в котором бы постоянно давала спектакли рэкская опера. Труппа приезжала в Эджландию только один раз в цикл, и поэтому до того, как они появились не то в девятьсот восемьдесят четвертом, не то в девятьсот восемьдесят пятом цикле, мой отец их не видел ни разу. Да и теперь опера способна вскружить голову молодому человеку. Но мой отец... О, он был просто сражен — костюмами, музыкой, картонными замками. Но больше всего его очаровала некая Гартия Флей.

Ты не слыхала о госпоже Флей, милочка? О, это была такая знаменитость... Вот что такое слава — время уносит ее прочь, как перышко ветер. Но вот о чем я думаю: правда ли то, что смерть нас всех уравнивает? Неужели даже Гартия Флей существовала напрасно? Неужели она ничего после себя не оставила? Я думаю о том, сколько раз мой отец сидел и словно зачарованный слушал ее пение, ее хрустальный голос? Сколько раз он, завороженный, следил за тем, как эта примадонна рэкской оперы опускалась на облаках (сотворенных, естественно, с помощью особой машины) на сцену и пела «Песнь Небес»? Говорили, что будто бы после того, как она допевала свою арию, на сцену дождем падали розы.

Увы, я ее почти совсем не помню. Мне нравится убеждать себя в том, что я вспоминаю ее лицо, но на самом деле я знаю ее только по портрету у меня в медальоне. Это медальон моего отца.

Вот, посмотри, милая. Разве ты видела когда-нибудь более красивую женщину?

После того, как я стала жить в доме у дяди Онти, мне все говорили, что она была куртизанка — гадкая, порочная женщина, которая разрушила жизнь моего отца. Тогда я плакала, а тем, кто терзал меня, нравилось смотреть, как плачу. Но когда мне удавалось спрятаться в каком-нибудь укромном уголке, я снимала медальон и подолгу смотрела на портрет матери. И тогда мне казалось, будто она появляется передо мной и протягивает мне руки, и я припадаю к ее благоуханной груди.

Тут Влада сделала паузу и промокнула глаза кружевным платочком. Затем она взяла у Джели медальон, защелкнула его крышечку и продолжала рассказ:

— Гартия Флей! Некоторые считают, что более блестящей примадонны не было за всю историю рэкской оперы. Во время того театрального сезона она блистала. По слухам, в то время, когда она пела знаменитую арию девственницы из оперы Хофма, даже самые закоренелые развратники плакали навзрыд. Мог ли мой отец устоять против ее чар? Вряд ли. Он безнадежно влюбился в опороченную и умирающую героиню, но реальная Гартия Флей, как выяснилось, вовсе не была скромной девственницей.

Она была, скажем так, женщиной выдающихся дарований.

Но, моя милая, я шокирую тебя этими подробностями! Ограничусь тем, что скажу: многие мужчины, на счету которых было не одно разбитое женское сердце, обнаруживали, что их сердца разбиты Гартией Флей. Но когда театральный сезон отгремел и она вернулась в Рэкс, с собой она увезла моего отца.

Несколько лун спустя родилась я.

Джели с восторгом и даже, пожалуй, с завистью смотрела на тетку. Ей вдруг мучительно захотелось стать зензанской незаконнорожденной. Дитя оперы! Подумать только! Тетка обещала ей, что после выхода в свет они будут постоянно ходить в рэкскую оперу. Это высокое здание, стоявшее неподалеку от Аонских ворот, уже казалось Джели местом удивительным, волшебным, а ведь пока они всего лишь проезжали мимо него в карете эрцгерцога. Джели с восторгом представляла себе ложи, бархатные сиденья, роскошную публику, рассматривающую друг друга в лорнеты.

Рассказ тети Влады только сильнее разжег в душе Джели желание поскорее попасть в оперу.

За окнами будуара Влады падал снег. Джели то почесывала Ринга, то гладила Рина, и все ближе подвигалась к тетке. О, как она ее теперь любила! Подумать только... Чтобы девочка с примесью зензанской крови превратилась в такую красавицу! Какие же горизонты открывались в таком случае перед мисс Джеликой Венс, этой «розой Эджландии»?

— Что случилось потом? — переспросила Влада. — О, ты еще совсем дитя, моя милая. Если бы на твоих плечах лежал такой же груз прожитых лет, какой теперь лежит на моих, ты бы не стала спрашивать. Я родилась в девятьсот восемьдесят пятом цикле. В девятьсот восемьдесят шестом году настало новолуние Эндера — трагическое событие, навсегда вписанное в анналы истории Зензана. Новолуние Эндера! Казалось, время должно было закончиться и начаться вновь после того, как мы изгоним эджландцев из нашей страны!

Они действительно было изгнаны, но, как выяснилось, ненадолго.

Но тогда я была совсем маленькой. Я росла, дыша ароматами рэкской оперы. Мое детство могло стать еще более счастливым, если бы я понимала, что означает для моих родителей одержанная зензанцами победа. Но вышло так, что эта победа принесла нам только горе.

Позднее, моя милая, когда я уже жила в доме у моего дяди, мне часто снился странный сон. Я просыпалась перепуганная, вся дрожала. Во сне мне виделось, что я смотрю с высоты птичьего полета и вижу колонну людей в красных мундирах — бесконечную колонну. Они маршируют, маршируют, они шагают вперед — для того, чтобы кануть в бездну. Бум-бум! Бум-бум — стучали барабаны.

Прошли годы, и как-то раз, вернувшись в Рэкс, я разыскала Эльпетту, старушку, горничную моей матери. К тому времени она была уже совсем плоха, но мать мою помнила и любила. С грустью поведала мне Эльпетта о ее последних днях. Это было тогда, когда было подавлено восстание. Мы с Эльпеттой вместе стояли на балконе в комнате матери. Мать пропала без вести, исчез отец. Мы смотрели вниз, на улицу, по которой маршировали эджландцы. Они входили в опустошенный город. Конечно, милочка, в ту пору королевские воины носили алые мундиры.

Да-да, все кончилось плохо. И восстание, и мое детство. Мою мать убили. Глупая женщина — она пошла на баррикады! Богиней войны Гартия Флей могла стать только в «Войнах титанов» Вассини!

Мой отец? Я больше его никогда не видела. Но позднее узнала, что его сослали на остров Ксоргос. Бедный мой отец! Он прожил в цепях и грязи менее цикла, а мой дядя — мой злой и глупый дядя — даже не попытался добиться его освобождения.