а с ними вместе изменниками были и руководители Рады – Быч, Рябовол, П.Л. Макаренко и все те, которые мечтали о федерации.

Как-то, несколько позднее, генерал Деникин был на большом официальном обеде у кубанского атамана в его дворце. Над дворцом, подобно тому, как это было на Дону, реял свой кубанский национальный флаг. Атаман сидел на первом месте, Деникин на втором. Это его оскорбило и взорвало. Когда дошло дело до речей, он сказал почти буквально следующее:

– Недавно над этим дворцом развевалось красное знамя и под ним во дворце сидела разная сволочь. Теперь над дворцом развевается знамя иных цветов и сидят иные, прочие люди. Я жду, когда над этим дворцом взовьется флаг Единой Великой России! За Единую, Неделимую Россию, ура!..

Заслуги кубанцев в боях и на походе затирались. В донесениях о них умалчивали или ставили на втором месте. Природные кубанские казаки, за исключением Шкуро, Улагая и Павличенко, не занимали видных мест. В штабе Деникина кубанцев не было, а генералы русской службы Май-Маевский, барон Врангель, Эрдели, Покровский выдвигались на видные места. Это злило кубанцев.

К Дону отношение было сдержанное. На него тоже смотрели, как на неблагодарного сына и стремились прибрать к рукам. В это время известным поэтом-сатириком Мятлевым в Киеве было написано следующее остроумное стихотворение, рисующее положение Юга России к прибытию союзников:

Не поется мне и не пишется,

День-деньской в ушах моих слышится:

«Ах ты, Русь моя, Русь родимая,

Ты единая, неделимая!..»

Из хохлов создав чудом нацию,

Пан Павло кроит федерацию,

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

Атаман Краснов подпевает в тон:

Будет тихий Дон, наш казачий Дон.

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

И журчит Кубань водам Терека:

Я республика, как Америка.

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

И друг друга злей и нелепее,

Палачи галдят на Совдепии.

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

И лихой моряк, и большой смельчак

На Сибири сел адмирал Колчак.

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

И в Уфе эсер речью пылкою

Возрождает край учредилкою.

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

Выезжает лях на позицию,

Подавай ему всю Галицию.

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

Всю Лифляндию и Курляндию

Латыши хотят, финн – Финляндию.

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

И нельзя понять, чего хочет Крым:

Хан Набоков там, Соломон ли Крым?

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

Все спешат на юг и под небом Ясс

Шепчут всякий вздор и галдят зараз:

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

Не хотим Павло, пана щираго,

Подавайте нам Драгомирова.

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

Власть растрепана, власть рассеяна,

Вся надежда на Кривошеина.

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

Мы сидим, сидим вроде узников

И все ждем чудес от союзников.

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

Господин Энно, господин Энно!

А ему плевать! И смотреть смешно.

«Ах ты, Русь моя…»

и т. д.

Но велик Господь, и придет, как встарь,

И, на троне сев, грозно крикнет Царь:

«Ах ты, Русь моя, Русь родимая,

Ты Единая, Неделимая…»

Пока дела Германии были хороши и все снабжение шло в Добровольческую армию из Украины через Дон, отношения Деникина к атаману были холодные, но сдержанные. Не желая оставить никаких следов о том, что Добровольческая армия получала патроны и снаряды от немцев, генерал Деникин не требовал письменно или через свой штаб нужного ему снаряжения, но к атаману или к командующему Донской армией прибывали из Добровольческой армии частные люди (инженер Кригер-Войновский и др.) или кто-либо из «общественных деятелей» и рассказывал о тяжелом положении добровольцев, о том, что у них не хватает ни патронов, ни снарядов и что им необходимо послать столько-то того-то или того-то. Или об этом передавал представитель Донского войска при Добровольческой армии генерал от кавалерии Смагин, и Донское войско, если только имело просимое, сейчас же, иногда в ущерб своим частям, отправляло транспорты добровольцам. Отношения между обеими армиями были вначале дружные, но равные. Дон не считал себя подчиненным генералу Деникину, и генерал Деникин, избегая прямых сношений с Доном, считал Дон независимым от себя.

Как только стало известно о победе союзников и о близкой перемене «ориентации», Добровольческая армия стала требовать от Дона все ей необходимое.

19 октября генерал Лукомский писал атаману: «Представитель артиллерийской части Всевеликого войска Донского на Украине, генерал-майор барон Майдель довел до сведения главного начальника снабжения Добровольческой армии, что Украина может уступить Дону 640 пулеметов „Льюиса“ и 30 миллионов патронов к ним, 20 тысяч ручных гранат, около 10 миллионов 3-линейных патронов россыпью и 100–200 тысяч 3-дюймовых пушечных патронов.

Ввиду острой нужды в предметах артиллерийского снаряжения обращаюсь к Вашему Высокопревосходительству с покорнейшею просьбою, не признаете ли возможным уделить Добровольческой армии часть из указанных запасов или оказать Ваше содействие к получению армией от Украины, под видом снабжения Дона, следующих предметов артиллерийского довольствия: 1) 100 пулеметов „Льюиса“ и 5 миллионов патронов к ним; 2) 10 тысяч ручных гранат; 3) 5 миллионов ружейных патронов россыпью; 4) 75 тысяч 3-дюймовых пушечных патронов, из них 25 тысяч шрапнелей и 50 тысяч гранат, по возможности французских; 5) горных 5 тысяч, из них 2 тысячи шрапнелей и 3 тысячи гранат; 6) 48-линейных – 5 тысяч, из них 500 шрапнелей и 4500 бомб с зарядами; 7) 6-дюймовых – 3 тысячи бомб. О последующем прошу Вас не отказать уведомить меня…»

Атаман не мог исполнить в полной мере этой просьбы Добровольческой армии, потому что он сам ничего из обещанного не получил. Способ требования через него запасов от Украины, нежелание Добровольческой армии сноситься непосредственно с гетманом, ее брезгливость к гетману и немцам и вследствие этого