После вчерашнего возлияния Луи чувствовал себя неважно, но понимал, что надо немедленно что-то предпринять, чтобы раз и навсегда прекратились поползновения герцогини де Грамон. Можно было бы удалить эту женщину от двора, но такое решение задело бы Шуазеля, а король высоко ценил герцога, считая его умнейшим из своих министров, человеком, без которого нельзя было обойтись.

Проще всего, размышлял Луи, разглядывая пухленькие, заостренные на концах пальчики с вишнями, официально назначить еще кого-нибудь на то место, которое занимает мадам де Грамон.

Луи зябко поежился. Ничего подобного раньше не случалось с ним, и он не так уж и сожалел о случившемся. Однако если отбросить неожиданность и новизну, все это было бы лишь противно. И надо было немедленно, раз и навсегда обезопасить себя от этой настырной женщины.

Мадам д'Эспарбе чарующе улыбнулась ему. Ах, это маленькое чувственное животное! Он немало наслушался о ее прежних любовных приключениях и находил ее весьма забавной.

Луи улыбнулся ей в ответ и жестом пригласил сесть рядом с ним.

После ужина он условился с ней, что она придет в его опочивальню сразу же после церемонии отхода ко сну.

Ле Бель должен был стоять на страже. Если бы появились какие-то нежелательные посетители, он сказал бы им, что король занят и принять их не может.

Итак, Луи обеспечил себе безопасность от притязаний герцогини и наслаждался присутствием мадам д'Эспарбе, уютно расположившейся напротив него.

— О, сир, — воскликнула она, — эта ночь — предел моих грез.

— Я знаю, что вы дама с богатым прошлым. Полагаю, вы спали чуть ли не с каждым мужчиной из моего близкого окружения.

Мадам д'Эспарбе потупилась, сочтя необходимым изобразить смущение.

— О, сир, — пролепетала она.

— Начнем хотя бы с герцога де Шуазеля, — продолжал король.

— Но, сир, он такой могущественный человек!

— Еще один — герцог де Ришелье.

— Он такой остроумный, сир.

— Мсье де Монвиль тоже?

— Ах, у него такие красивые ноги!

— Согласен, что Шуазель могущественный. Ришелье — остроумный, а у Монвилля красивые ноги. Но что вы скажете о далеко не столь привлекательном герцоге д'Омоне?

— О, сир, он так предан Вашему Величеству.

Король от души расхохотался. Мадам д'Эспарбе вторила ему. Это было немалое достижение. Тот, кто мог рассмешить короля в столь печальное для него время, заслуживал чести быть принятым в его ближайшее окружение.

* * *

Однако ни соперничество между герцогиней де Грамон и мадам д'Эспарбе, ни антагонизм, существовавший между вдовой дофина и герцогом де Шуазелем, не могли прогнать апатию, в которую впал король, а с ним и весь двор. Интимные вечера в кругу близких друзей превратились в скучное занятие. Не стало и театральных постановок. Да, отсутствие маркизы отозвалось грустью не только в сердце короля...

Мысль о том, что он стареет, не давала Луи покоя. Он то и дело заводил разговоры о смерти, и когда умирал кто-нибудь из придворных, непременно хотел услышать обо всех подробностях этого события. Если умерший или умершая были моложе короля, двор заранее знал, что за этим последует период долгого уныния.

Умер отец королевы Станислав Лещинский, и королева с тех пор оставалась безутешна.

— Никто не любил меня так, как он, — говорила она своим фрейлинам. — Я буду оплакивать его смерть до конца моих дней. Единственное мое утешение, что теперь он счастливее, чем я, и не захочет вернуться в этот печальный мир.

Король, предпринявший было некоторые попытки примириться с королевой, отказался от них после смерти Станислава Лещинского. Он предпочитал быть с теми, кто помогал ему забыть о приближении смерти.

Казалось, что Мария Лещинская так никогда больше и не придет в себя после смерти своего отца. Ее здоровье день ото дня ухудшалось. Сохранив свой удивительный аппетит, она тем не менее исхудала и пожелтела лицом. Врачи были в растерянности. Coma vigil — другого названия ее болезни они так и не находили.

Весь двор решил, что следующим, кто умрет, будет королева. Мозг Шуазеля напряженно работал. Когда королева умрет, он должен будет позаботиться о том, чтобы найти королю другую жену. Как ни прискорбно это было, но приходилось признать, что король никогда не согласится жениться на герцогине де Грамон. Весь двор смеялся над «изнасилованием» короля, ибо Ришелье, конечно же, не упустил такого удобного случая излить обильный поток насмешек на Шуазеля и его сестру.

Итак, если королевы вскоре не станет, а надеяться на брак между королем и герцогиней де Грамон не приходится, Шуазелю остается лишь попытаться упрочить союз между Францией и Австрией. Эрц-герцогиня Елизавета, дочь Марии Терезии, как нельзя лучше подходила для этой цели.

Но как бы там ни было, а пока королева была жива, Шуазель не мог упоминать об этом деле. Даже со своей сестрой он не обсуждал будущей женитьбы короля, тем более, что знал, как отнесется к этому герцогиня де Грамон, которая все еще не могла расстаться с надеждой женить короля на себе. Увы! Убедить короля вступить с ней в брак было немного труднее, чем вынудить провести одну ночь с ней в постели.

Надежды Шуазеля на брак короля и герцогини де Грамон сильно потускнели, если не сказать — угасли совсем.

Он даже слегка опасался за свое собственное положение. Мария Жозефина вкралась в доверие к королю, и Шуазель вполне отдавал себе отчет в том, что ею движут определенные сентиментальные побуждения выполнять свой вдовий долг перед памятью покойного супруга. Тем неутомимее будет стремиться она сокрушить его, Шуазеля.

Совсем еще недавно мысль о том, что нечто подобное возможно, рассмешила бы его. Теперь же он стал более осторожным и недоверчивым.

Встречи и беседы между королем и вдовой дофина сделались частыми и напоминали встречи и беседы короля с мадам де Помпадур. Но если тогда Шуазель рассчитывал на поддержку маркизы, то теперь он с той же уверенностью мог рассчитывать на противодействие Марии Жозефины.

Тем не менее некоторое высокомерие Шуазеля мешало ему признать, что вдова дофина — достойный противник.

Потом он вдруг перестал ощущать тревогу, которую прежде вызывала в нем вдова дофина.

Однажды как-то вся эта троица сошлась в приватных апартаментах короля, и Шуазель решил обратить внимание короля на дело, которое долго вынашивал в своей голове.

Мария Жозефина сидела спиной к окну, так что ее лицо оставалось в тени. Король и Шуазель сидели за столом один напротив другого. Они обсуждали различные государственные дела, и тут Шуазель сказал напрямик:

— Сир, дофин в таком возрасте, что пора подумать о его браке.

Он не смотрел на Марию Жозефину, но знал, что она насторожилась.