Михаил охватил сестру руками, потянул, расцеловал в щеки на правах младшего брата.

– Иди же, ну!

– Постой, отстань! – отмахивалась Мария. – Дай погодить, подумать…

– А что? – округлив глаза, воззрился на нее Михаил. – Ты чего? Не пойдешь разве замуж за великого князя?

Мария, покраснев, свела брови, отбросила руку брата, молвила резко:

– Погоди!

Михаил замолк, озадаченный. Сестра сидела гневная, слепо глядя перед собой.

– Я ду-у-умал… – протянул он разочарованно. – А он жену отослал!

– Жену! – возразила Мария. – Бают, и не жили с ней! – И прикусила губу. Само сказалось лишнее, при брате-то!

– А я его видел! В Новгороде! – вдруг, прояснев ликом, похвастал Михаил. – Даже баял с им!

– Видел? – На лице у сестры мелькнуло подобие улыбки, и снова она вся словно погрузилась в тень. Руки упали, опустились плечи. Спросила устало, глядя на икону перед собой: – Какой он?

– Он? – Михаил задумался. Повертел головою, поджав губы, потом ясно взглянул на сестру и улыбнулся опять: – Он добрый! И хочет быть строгим!

Сказал – и растерялся враз. Маша сидела и плакала. Плакала молча. Слезы катились и катились у нее по лицу…

Михаил постоял, потом подсел к сестре, потерся о ее плечо виском, как делал когда-то, еще до отъезда своего, после начал бережно гладить ее бессильно брошенные на колена руки.

Наконец Маша сделала над собою усилие, скрепилась и встала. Притиснула на миг к себе, нагнув; вихрастую голову брата (вымахал, что и рукой не достанешь теперь!), отерла полотняным платом глаза. Спрятала плат в рукав. Промолвила со вздохом:

– Ну, пойдем!

И Михаил, не оглядываясь (боялся, что сестра разревется опять), торопливо повел ее вниз по долгим переходам в горницу, где уже давно маститые сваты, распаренные в своих бархатных и суконных, отделанных мехом одеждах, нетерпеливо поглядывали на дверь.

Мария явилась строгая и белая – ни в губах крови, стала, выпрямившись. Сваты поклонились ей в пояс. Андрей осклабился, подмигнул было, но она – словно и не почуяла; ни слова, ни улыбки в ответ. Прошла, вскинув голову, по половице, взад и вперед (надо было так по обычаю, показать, что не хромая невеста). Остановилась, все так же холодно глядя перед собой, сказала, опустивши ресницы:

– Я согласна.

И словно отпихнула, оттолкнула от себя всех, вскинувши взор:

– Мне можно уйти?

Настасья, невольно оробевши, отмолвила:

– Ступай, доченька!

Мария молча, не меняя выражения лица, поклонилась сватам и вышла, такая же прямая и недоступно строгая.

Сваты переглянулись. Андрей крякнул и отер платком вспотевшее лицо. «Мда! – помыслилось ему. – Теперича на спину уже не посадишь!»

– Садитесь, гости дорогие! – произнесла Настасья у них за спиной. Кобыла и Алексей Петрович, повеселев, перекрестились и сели к трапезе. По старинному свадебному чину речь теперь должна была пойти о приданом невесты, после чего уже тверские бояра, от Настасьи со Всеволодом, поедут на Москву глядеть дом жениха…

О том, что митрополит Феогност отказался благословить этот брак, в Твери еще ничего не слыхали.

Глава 84

– Мать! Мнишь ли ты, что дочь великого князя тверского выйдет замуж без благословения церковного?

– Доченька, Маша… Уже и пиво сварили, и свадьба готова на Москве! И лошади ждут, и сваты…

– И никто из них не повестил изначала про Феогностово прещение! Позор! Стыд! Господи, какой стыд!

– Доченька, я не знаю, что делать теперь… Великий князь…

– Князь! Но Феогност затворил все церкви на Москве! Что ж князь Семен меня без венца, как суку… как последнюю… О чем же думал он, посылая Андрея Иваныча к нам? Обманывал, да?! Ты не знаешь, так я знаю, что делать теперь! Идти в монастырь! Я уже толковала с игуменьей. Через три дня постригаюсь, вот! Невестой христовой почетнее быть, чем невестой вашего московского князя! – Мария выбежала из покоя.

Настасья как сидела, приложив руки к пылающим щекам, так и осталась сидеть. В самом деле – срам! Феогност затворил церкви. Третий брак, при живой жене… И венчать некому теперь! Разве епископ Федор? Здесь, во Твери… То будет позор для великого князя! Да и владыка Федор может побояться Феогностова прещения…

А за невестой – целый поезд. Княжеский возок в серебре, обитый изнутри рысьими мехами, вершники в лентах, перевязанные узорными полотенцами, разубранные кони, расписные сани… Весело гомонят кмети, весело звенят бубенцы. Сейчас кормят поезжан, завтра…

Всеволод вбежал, хлопнув дверью. Промороженный, краснолицый:

– Что с Машей?

– Отказывает! Без церкви, без венца…

– Ежели здесь, во Твери, перевенчать…

– Думала. Неможно.

– И что она?

– В монастырь. Через три дня уйду, говорит.

– Зови Кобылу!

– Сором-от…

– Што сором! Пущай, коли сват, шлет вестоношей ко князю! Семен Иваныч с митрополитом не сговорил, а нам теперича ответ держать?! Ты, мать, потолкуй с игуменьей! Без твоей воли и Машу не постригут! А я… – Он вскочил, выбежал вон. Скоро в палату вступил Андрей Иваныч Кобыла, выслушал с нахмуренным челом сбивчивую речь Настасьи. Посопел. Молвил:

– Ты тово, с Машею… Не спеши… Пущай погодит! И молодцам… Лишних пересудов не стало б… А я тотчас пошлю ко князю гонца! Без венца и нам, тово, везти невесту соромно!

Встал Андрей. Осторожным ученым медведем, пригибаясь в дверях, вылез из палаты наружу. Ничем не утешил, а стало как-то покойнее после его быванья. Прислушалась: во дворе все так же гомонили гости и челядь, не ведая еще или не желая ведать беды.

От Твери до Москвы четыре дневных перехода. Вестоноши, меняя на подставах верховых