Я расскажу о собственном опыте. Когда мы подошли к той черте: наказывать или не наказывать, мы поняли, что наше государство несостоятельно, но мы все равно не можем переступить закон. А закон у нас не должным образом наказывает таких подростков. Это были 15-ти летние подростки. Сыну на тот момент только исполнилось 13. И вот мы вместе сели, я ребенку обрисовала ситуацию, которая сложилась в семье этого мальчика…

– Т. е. вы знали тех, кто это сделал?

– До происшествия не знали.

Это было без двадцати семь вечера около подъезда. Накануне группа этих подростков сидела около нашего подъезда, они из другого микрорайона, вели себя шумно. Кто-то из жителей начал ругаться, естественно последовал ответ и плеснули из окна кипятком. Попали на руку девочке этого мальчика, которого в тот вечер не было. На следующий день они пришли к подъезду, выпившие для храбрости, пришли разбираться, кто же это сделал. Сын с друзьями сидел около подъезда на лавочке. Он высокий, а другие дети по возрасту старше, но небольшого росточка. Слово за слово, ему даже не дали подняться. Бил один, остальные просто стояли вокруг. Друзья сына разбежались. И сын пришел домой в крови, в полубессознательном состоянии. Выскочили мой муж с папой еще одного мальчика, двоих сразу поймали, а тот, кто бил, убежал. Мы забрали себе велосипед, на котором он приехал.

У сына был шок, мы сами его усилили тем, что пришла наша доблестная милиция, которая обещала ему перерыть весь микрорайон, найти эту группу из 8 человек. Потом пришли из инспекции по делам несовершеннолетних, обвинили нас в том, что мы забрали велосипед, его надо вернуть. Я сказала, что пусть он придет с мамой, ей отдадим, но естественно никто не пришел.

В конечном итоге, мы их вечером поймали сами. Мы колесили на машине по району и его поймали, привезли в милицию. Вы бы видели их удивление. В милиции не знали, что с ним делать. Потом пришла мама, которая была вся в слезах. Просила, умоляла, мальчик учится в девятом классе, у них такая сложная семейная обстановка. Они готовы заплатить, лишь бы только мы не возбуждали уголовное дело. А в конечном итоге, когда мама сходила к адвокатам и поняла, что ничего не грозит, только год условно, она успокоилась. Хотите – подавайте, хотите – не подавайте.

Оказалось, чтобы подать в суд, это стоит 4 тысячи рублей, чтобы нанять адвоката – еще около 20 тысяч рублей. Она мать троих несовершеннолетних детей, с папой в разводе. У папы в той семье двое детей, и он платит 25 % – алименты, у мамы здесь трое несовершеннолетних. Материальный ущерб можно взыскать в пределах 20 % зарплаты…

Когда ребенок пришел в себя, мы опять все вместе обсудили, стоит ли это делать. Вывели сына на то, что, наверное, не надо напрягаться с судом. Семья эта уже наказана тем, что происходит у них в доме. Если ребенок таким образом себя проявил на улице, какая вероятность того, что он свою злобу не направит против своих же родителей? Так мы пришли с сыном к тому, что не нам судить, что Бог сам кого считает нужным, того и накажет. И он принял это, он видел, что мы пытались сделать все в рамках закона.

Еще, если решили ребенка вывести на суд, подумайте: стоит ли «наказание» виновного усугубления состояния вашего чада. Мы посчитали, что это все вызовет лишние травмы, причем на семейном совете вместе приняли такое решение. Если бы наказание могло быть адекватным, может, и имело бы смысл напрячься, вкладывать в это деньги и получить удовлетворение от того, что он будет наказан по закону.

Причем есть такие друзья у нас, которые предлагали помощь по принципу – «никто знать не будет». Мальчик очень за это хватался. В первые моменты он так был рад, что есть возможность такой мести.

И было очень сложно доказать, что не надо опускаться на этот уровень. Если мы это примем, мы его накажем, но мы станем такими же, как он. А как ты будешь жить, зная это? Никто не узнает, ни милиция, никто, но мы-то с тобой будем знать, что мы позволили. Это, наверное, единственное, что помогло отказаться от мести – то, что не надо становиться таким как он.

– Как помогали ребенку пережить всю эту ситуацию?

– Сначала просто проговариваем, восстанавливаем события и чувства, которые он пережил. Не единожды нужно проговорить ситуацию, чтобы она стала по-другому восприниматься. Обязательно нужно, чтобы была эмоциональная реакция на стрессовую ситуацию. Если реакция не наступила сразу, ребенок не выкричался, не выплакался, значит, нужно помочь ему сделать это позже. Если мы добились такой реакции, нам на какое-то время нужно оставить ребенка одного, в покое.

Далее мы окружаем заботой, балуем, насколько это возможно. Мы даем ему понять, что ты нам нужен, что мы сочувствуем тебе в такой тяжелой ситуации.

Ребенок должен четко понять, что любой из нас может оказаться в такой ситуации. Хорошо действует пример, когда сосулька на голову падает. Идет человек, убивает сосулька. Человек оказался в этом месте в это время, когда упала эта сосулька. Мы не знаем, почему это произошло, и таких ситуаций сколько угодно.

И мы помогаем ребенку все время снимать напряжение, которое первые шесть недель будет постоянно нарастать. Либо мы ему позволяем плакать, это уже не будет такой реакцией на стресс как первая реакция, которая была с криками, со слезами. Самое главное, об этом всплеске мы не должны вспоминать. Мы будем восстанавливать постоянно, как происходили события, что он чувствовал в дальнейшем. Но мы никогда не будем вспоминать об этой первой реакции, когда он плакал.

И еще родитель должен все время помогать ребенку снимать стресс, возбуждение, которое нарастает. Это может быть и релаксационная музыка, это может быть рисование, если ребенок согласен.

В нашей ситуации очень помогала снимать раздражение бабочка, сделанная из марли и проволоки, для украшения букетов. Берешь ее на палец, выставляешь сантиметров на 40–50 от носа ребенка, заставляешь на нее смотреть и начинаешь водить ее восьмеркой. Это может быть бабочка, это может быть цветок, это может быть яркая пуговица, все что угодно, только не красного цвета. Пуговица может быть желтая, синяя, зеленая, чтобы не раздражала. Таким образом, они стабилизируют свое возбуждение. Мы это возбуждение снимаем однотипными движениями. Концентрация переносится на другую форму, уходит с той навязчивой идеи, потому что на какое-то время это становится навязчивой идеей.

Вы можете поговорить с друзьями вашего ребенка, как себя вести, можете попросить их о чем-то не говорить. Например, я просила не жалеть, не пугаться того, как он выглядит. Просто с ним разговаривать. Им было безумно сложно, но они справились.

Я помогла и тем двоим, которые были вместе с ним, но убежали. Они находились в том же стрессе, плюс еще тягостное чувство предательства. Причем они получили наказание от родителей за то, что они не вступились. Чувство вины, самооценка сразу упала. Естественно потом будет соответствующее поведение. Это закрепится, что я никто и звать меня никак и вообще со мной нельзя иметь дело, потому что я такой…

Поэтому пришлось с этими мальчиками, которые были старше, чем мой ребенок, также проработать, заставить их придти и сказать – «прости, так получилось». Они встретились, когда мы первый раз пришли из больницы, спустя три недели. Они очень много разговаривали, я не лезла. Я сказала, что если захотите, расскажите честно, что вы чувствовали тогда, что вы почувствовали потом. Когда он понял, что они чувствовали, ему стало легче, но сразу он их не смог простить. Он сделал вид, что простил. Потом, спустя несколько дней он сказал мне, что у него все равно бывают моменты, когда он ловит себя на мысли, о том, что он считает, что они предали. «Да, так сложилась ситуация. Они предали, но они же пришли». – «Но я не могу пока простить». – «Это нормально».