— Что ты сказал? — переспросил он Строга, уловив дрожь в голосе глухом.

— Ни один из стругов, посланных в погоню, не вернулся, княже, — покорно повторил ближний боярин. — И не вернется уже.

— Точно знаешь?! — Крон пронзил Строга взглядом.

— Точно! — ответил боярин. — Прикажешь еще послать?

Крон втянул голову в плечи. Измена! Всюду измена, положиться не на кого. И когда?! Сейчас, накануне Великого Похода! Как ножом в спину!

— Кей рвется искупить вину свою, — напомнил Строг, — что ответить ему? Или… в темницу?

— Молчи!

Крон снова погрузился в тяжкие думы. Предсказание! Воля богов! Но боги его деды-прадеды, они не пойдут против него, тем более, теперь, когда сам Род Провидец направляет его, ведет к миру и процветанию всех земель Русских. Большая рать ждет лишь слова, чтобы двинуть тяжкой поступью на Север. Тысячами ручьев стекаются малые рати, отовсюду — и нет им конца, нет предела, велика Держава его и подвластные ей страны света. Но гложет, гложет предчувствие… И сны вещие, недобрые… нет, то мороки костлявой Мары, наваждения, обман. А ведь чуял недоброе, приглядывался не зря к горяку ложному, проверял ненапрасно. А сам тянул его к себе, невольно, не желая того, притягивал, подпускал все ближе, пока до ложа не допустил… Голос крови?!

Нет, не чуял в нем родни. Просто верил — не предаст, не чужой. А вышло все по-другому. Сын! Или не сын…

— Волхвов ко мне! — сурово приказал Крон.

Строг вышел.

Стражники даже не шелохнулись, стояли, слившись со стенами дубовыми, с колоннами мореньми. Крон оглядел каждого — издали, с трона черного. Нет ли и среди них измены? Нет! Эти свои, испытанные. Тот тоже свой был и испытанный не раз. А предал! Опоил! Но ведь мог и вовсе убить. Мороз продирал нутро, когда князь представлял себе ту ночь — он бесчувственный на постели, и страж-сын с мечом в руке — погубитель его, смерть его. Почему ж не убил спящего?! Загадка!

Волхвов явилось трое. Крон знал каждого, угадывал запросто в неразличимости их внешней — все седые, длинноволосые, долгобородые, с глазами полуприкрытыми, ясньми, в выцветших серых одеждах.

— Говорите, что знаете, — потребовал Крон. — Ты первый, Буд.

Тот, что пониже и плотнее был, вышел вперед. Поднял руку с указующим перстом, ткнул чуть не в лицо.

— Маешься ты, княже, сам себя убиваешь! Вот и все, что знаю про тебя.

— Не обо мне речь, — осек волхва Крон. — О том, кто смерть мне готовит и раззор Державе моей!

— Не сын твой зло тебе несет, — упрямо сказал Буд, — но ты сам!

Крон оперся о подлокотники, привстал над троном и стал сразу похож на страшную, хищную птицу, сгорбившую крыла над гнездом своим, седую птицу.

— Значит, был он? Сын?!

— Был!

Буд отступил назад. Двое других старцев подошли ближе, поклонились. Один сказал мягко, будто прося:

— Княжение твое долгим было, чего ищешь еще? Страждующую душу лишь покой исцелит, княже. Не гневи богов!

— Они всемилостивы к тебе, — подтвердил другой. И добавил беззлобно: — Пока.

Такого Великий князь не ожидал. И здесь измена. И вочхвы не с ним. А слово волхвов для воев многого стоит… Вот так, поддержки ждал, одобрений и напутствия. А вышло иначе. — Стало быть, уступить престол этому… сыну? Т Отравителю моему?! Палачу?! Губителю Державы?! Волхвы промолчали.

— Ступайте прочь!

Буд поднял голову. Сказал дерзко:

— Не гони! Ты над нами не властен! Забыл ряд и устав Русский?!

Крон разом сник. И впрямь, над волхвами он не властен. Они хоть и рядом, хоть нет дружин у них, стражей, полков, мечей да копий, а выше его. Их слово может последним стать. Ибо чрез них говорит Род Вседержитель и Богородица Лада, а значит, весь род Русский от начала времен. Волхв, коли в него нисходит Дух Святой, остановит любую рать, поперек него не пойдут русы — знают ибо, попусту из уст облеченного ни единое изречение не изойдет.

— Призвать волхва всякий может, — подтвердил Виш.

— Но изгнать за порог не смеет, — дополнил Рам тихо, смиренно, — волхв сам уходит, когда видит, что просветлен смертный и направлен на путь истинный, или же неисправим в заблуждении своем — тогда вместе с волхвом от такого уходят хранители его небесные, и молящие за него из вырия чистого закрывают очи свои на него, обреченного блуждать во мраке. Ты же князь, не погряз еще. Пред тобой не закрыты врата просветления. Смирись!

Крон сидел словно в столбняке. Ему казалось, что все силы земли и неба против него. Он один! Совсем один… И еще сотни тысяч воев его. Воев… Боги наставили его на путь новый. И никто, даже волхвы не могут перечить воле богов.

— Большой Поход готовлю я. Великий, — медленно начал он, — во славу Рода Всемогущего и всей Русии Великой, на благо люду живущему и нарождающемуся на свет. Что скажете, старцы? Буд развел руками.

— Сам решай, княже. Смирись, прими в душу покой — тогда и решение твое будет верным. Повторю тебе сказанное прежде, больше нет слов для тебя: маешься ты, сам себя убиваешь! Все!

Волхвы повернулись, вышли. Будто и не было их.

Строг приблизился к трону, поднял глаза на Великого князя.

Тот стоял, превозмогая дрожь в ногах, опирался на крепкий дубовый посох. Думал. Отрешены были совсем не зеленые, даже не болотного цвета, а непонятные его глаза-провалы. Внутрь себя глядел. Хмурился, топорща седые брови. Потом вдруг вскинул посох, ухватился обеими руками, замер… и переломил его будто щепку, будто соломинку.

— Быть Походу Великому! Наутро выступать! Строг склонился в поклоне: слово княжье — приказ.

— А Кею передай: дюжину стругов берет пусть, Олена с тысячью-тьмой его — да на Скрытень! Две недели ему на все-про все, чтоб ни семя измены на развод. Не исполнит в срок, обоих повесить! И вот еще… сына моего. Жива, смертным боем не бить, чтоб целым-здоровым сюда, сам говорить с ним буду, понял?!

— Не сын он тебе, — поправил Строг, — а вор и изменник! Плод блуда дерзкого, про то все знают…

Договорить Строг не успел. Жилистая рука сдавила его горло — глаза из орбит полезли.

— Еще услышу такое, — прошипел в лицо боярину Крон, — сам придушу! А теперь ступай, исполняй!

Отпустил горло.

Строг задышал часто и тяжко, как рыба, выброшенная на берег. Не ожидал такой яри от князя, не ожидал, еще в себя не пришел, а ручища будто когти орлиные. Думал, зол он на Реиного приблудыша, думал медом ляжет слово его на душу князюшке. А получилось наоборот.

— Ступай, что стоишь! И помни: сына моего — ко мне, ще б я ни был: здесь, в палатах, в походе, еще где-Строг склонился. А сам подумал: еще где? на том свете, вот где — туда и сынка! один другого стоят!

Но ничего не сказал. Вышел.